Она явно забавлялась, потешалась над Андреем, хмуро поглядывающим в сторону. Но это было не злым издевательством, не тонкими шпилечками в бок с желанием ему досадить и вызвать бурную реакцию, а если и вызвать, так только с тем, чтобы несколько выпустить пар и тогда поговорить совершенно серьезно.
Андрей это угадывал. И мог бы взорваться, не рискуя испортить добрые отношения с Ириной. Она все равно не отступит. И, как обещала, "легкой жизни не даст". Тогда что же попусту с нею спорить? Этот спор надо продолжить самому с собой.
А Ирина между тем, выдерживая свой добродушно-озабоченный тон, продолжала:
"Поскольку по техническим причинам выйти за тебя замуж я не могу и надежной другой кандидатуры нет, что остается? Тащить тебя всю жизнь за собой, как бычка на веревочке, вызывая дикую ревность Алексея и зарабатывая себе аморалку? Искусство, конечно, требует жертв. И я на любые жертвы готова. Но ты ведь этого не оценишь. Тебе вот и слава совсем не нужна, и женская любовь тоже, я давно подметила это, а мне бы хоть чуточку славы, ну а любви и побольше, не отказалась бы. Д-да, вошли мы с тобой, Андрей, в тупичок. Есть, правда, кроме беззаветной женской любви и жертвенности во имя искусства и дорогого сердцу человека, еще и меркантильный женский расчет. Это когда женщина из таланта мужа выковывает славу, нужную ему или ненужную, себе же - приятную, интересную жизнь. А мужу - духовное одиночество, окончательный уход в мир своих художественных образов и, бывает, раньше времени и в мир иной. Ан-дрюша, такие, как ты, ненавистники женщин чаще всего обзаводятся женами, для которых любовь..."
Андрей ее остановил.
"Знаешь, Ирина, ты лектор очень хороший, и твои лекции на тему семьи и нравственности имеют огромный успех. Но здесь не та аудитория. Слушатели встают и уходят. - Он поднялся. - Как видишь, даже из собственной квартиры".
"Это меня не касается, - сказала Ирина. - Только не забудь ключи взять с собой. Мне одной тут долго делать нечего. Оставаться до твоего возвращения я не стану. Тем более что меня дома ждут хороший муж, хорошие дочери и вполне понимающая аудитория. И я, следуя твоему любезному приглашению выйти вон, сделала бы это немедленно, опередив тебя, но в затяжном споре с тобой я не успела просмотреть остальные неисправленные рисунки. Тебе, может быть, все равно, а для меня это дело чести. И этакое психологическое состояние, жестикулируя пальцами, она словно бы вылепила в воздухе фигуру женщины, зажмурилась, - жены, приносящей себя в жертву любимому человеку. Прекрасное состояние!"
"Ирина, - сердито сказал Андрей, - помню, Алексей сожалел, что ты не поешь в оперном театре. Ему надо было жалеть, что ты не выступаешь в цирке".
"Идея заслуживает внимания. Но мне почему-то интереснее тащить за уши в большое искусство таких дураков, как ты".
В "большое искусство" - слова, которые когда-то говорил и Яниш. Всерьез сердиться на Ирину Андрей не мог. Он сказал примирительно:
"Прости, Ирина".
"Прощаю, Андрюша, - еще тише, чем он, сказала она. И громче: - А славу я тебе все равно создам".
Теперь, перечитывая статью Р.Суздалева, Андрей знал: этой похвалой он обязан Ирине. Ей одной ведомо, каким образом она сумела залучить в Светлогорск на выставку никому еще не известного художника такого знаменитого искусствоведа. Суздалев всегда очень оригинален и самостоятелен в своих суждениях. Но до чего же они совпадают с оценкой Ирины! Спасибо, спасибо ей, что "легкой жизни" она ему не давала.
Андрей опять и опять вчитывался в печатные строчки. Ведь это же его личная слава. Может быть, она и угаснет вскоре, прежде чем успеет пожелтеть газетный лист. А может быть, станет началом долгой и громкой известности. Все в нем. Все от него зависит. И вдруг особо ощутил - и от Ирины. Он думал, что привык надежно советоваться только с собственной совестью. А ведь на деле, оказывается, он привык в не меньшей степени и к советам Ирины. Его глаз точен, зрительная память превосходна, рука послушна, он забывает обо всем на свете, когда углубляется в работу. А между тем... Между тем себя он неосознанно все время проверяет звучащим словно бы в самих глубинах его души голосом Ирины.
Он не знал, радоваться ему или пугаться этого.
Позвонили из областного отделения Союза художников. Поздравили с превосходной статьей о нем и сказали, что его заявление о приеме в союз только что рассмотрено на общем собрании, - такого единодушного голосования давненько не было.
Приносят душевные, теплые телеграммы совсем от незнакомых людей. Значит, он действительно художник. Все, что ему хотелось выразить в своих рисунках, все это понято и вызвало искреннее волнение в сердцах человеческих. Он счастлив. Еще раз переспросил себя, свою совесть: чем все-таки? Помедлив немного, ответил: работой, признанной людьми и нужной людям.
Но тут же далекий голос Ирины зазвучал у него в ушах: а этой газетной статьей? Что, она тебе действительно совсем не нужна, что это, обыкновенный лист бумаги?
И голосу Ирины теперь Андрей не смог сопротивляться.
13
По замыслу устроителей выставки, она должна была продолжаться две-три недели. Но вот пошел и второй месяц, а интерес к ней не ослабевал. Люди приходили и поодиночке, и группами с сопровождающим их экскурсоводом из областного отделения Союза художников. Собственными знатоками живописи и графики Дворец культуры железнодорожников не располагал. Несколько раз администрация Дворца обращалась к Андрею с просьбой самому выступить на выставке. Андрей только испуганно мотал головой. Что он может рассказать о своих картинах, рисунках, когда на них надо просто смотреть. И понимать их. Или не понимать. Разъяснять что-то словами - значило признаться, что работу свою он не довел до конца.
С тех пор как на выставке стали систематически появляться экскурсоводы, Андрей перестал ходить туда. Ему было неловко стоять среди публики и слушать похвалы своим рисункам, съеживаться непроизвольно, когда на тебя оглядываются, подходят, пожимают руки и выпрашивают автографы. Такая слава ему не нужна. Такая слава угнетает хуже злой брани.
Ирина сделала ему выговор:
- Чудак, почему ты отказываешься? Ведь это же была моя подготовка. Один из необходимых элементов закрепления известности твоего имени. Заметь, мыльные пузыри надувать не стала бы. Чего ты стоишь, то стоишь. И не порть хотя бы того, что в интересах истины делают другие.
- Ирина, поверь, мне тяжело. Не по характеру.
- А мне ох как легко! - воскликнула она с обычной мягкой своей ядовитинкой. - До того легко, будто я в счастливом сне все это делаю. Просыпаться неохота. Да только ты со своим поганым характером хорошей, заботливой женщине разве дашь спокойно поспать?
- "Поганым" - это уж чересчур!
- Исправляю: "покладистым". Тебе это больше нравится?
Андрей онемел на мгновение. Выдавил с трудом:
- Ты всегда права, Ирина. Но я преодолеть себя не могу.
Она усмехнулась.
- И не надо. Не преодолевай. Говорю вполне серьезно. Пускай сама Иришка думает. Взялась "из болота тащить бегемота", ну и тащи.
И бесплатно прочитала афишную лекцию "О творчестве художника А.Путинцева" в большом зале Дома политического просвещения. Прочитала, как всегда, с ораторским блеском, при заполненной до отказа аудитории.
Уже в самом начале своей лекции Ирина заявила, что не берется делать профессиональный разбор мастерства художника, что это не по ее силам, да, собственно, статья известного искусствоведа в центральной газете и непреходящий интерес общественности к выставке освобождают ее от дилетантского вторжения в творческую лабораторию Путинцева; цель ее лекции вместе со слушателями как бы пройтись по тем военным дорогам, которые прошла вся страна, заново прочувствовать их в своем сердце так, как прочувствовал художник, работая над картинами.
И потом в течение полутора часов она в словесных образах воссоздавала наиболее яркие из работ Андрея. Говорила не заученными, заранее приготовленными фразами, а тут же импровизируя, точно волшебник-иллюзионист, целиком подчиняя себе аудиторию нарисованным ею реалистическим зрелищем. И когда, совсем усталая, она произнесла заключительные слова: "Все это для народа постепенно становится историей. Трагической и величественной. Победной историей. Долгой скорбью и бессмертной славой. А для художника, для Путинцева, его сегодняшним и бесконечным повседневным трудом. Я повторяю: трудом. Самозабвенным, честным. И долгом гражданина. А что могу сказать я и сейчас о мастерстве его? Вы это мастерство только что увидели, восстановили в своей памяти вновь. Вот и судите сами", - зал ответил коротким молчанием, а затем обрушился аплодисментами ей, лектору, с трибуны счастливо обводящей взглядом собравшихся. И ему, художнику, в этот час в своей мастерской раздраженно и одиноко кидающему в мусорную корзину неудавшиеся этюды.