— Мне сообщил об этом знакомый судмедэксперт, и я понял: кто-то затеял сегодня большую уборку. И решил снова собрать всю команду. На ваше счастье.
Теперь я смотрел сквозь Боша.
— Да, — сказал я. — На мое счастье.
Процесс завершился, однако во вторник я все равно пришел в суд. Занял место рядом с креслом, в котором просидел последние две недели Уолтер Эллиот. Допущенным в зал фотографам кресло это, похоже, очень нравилось. Они фотографировали его и никак не могли остановиться.
По другую сторону прохода сидел Джеффри Голанц. Вот уж действительно самый удачливый обвинитель на свете. Вчера он покинул суд, полагая, что его ждет поражение, способное здорово подпортить ему карьеру, а сегодня вернулся сюда с незапятнанным послужным списком. Сказать мне ему было нечего, мы просто сидели и ждали судью.
А вот в зале, среди публики, разговоры велись во множестве. Новость об убийстве Уолтера Эллиота и Нины Альбрехт будоражила людей. О покушении на мою жизнь никто не судачил. Бош и Армстед попросили меня молчать о нем, чтобы они могли без спешки заняться согласившимся сотрудничать с ними подозреваемым. Ну и я тоже согласился сотрудничать с ними. До определенного предела.
Судья Стэнтон появился в зале ровно в девять. Глаза у него были припухшие, похоже, спал он этой ночью очень мало. В зал впустили присяжных, и, если кто-то из них и знал о случившемся, они ничем этого не показали. Взгляды нескольких из них, пока они усаживались, останавливались на пустующем рядом со мной кресле.
— С добрым утром, леди и джентльмены, — произнес Стэнтон. — Сегодня я собираюсь освободить вас от дальнейшей работы на этом процессе. Прошлой ночью ответчик стал жертвой убийства.
У половины присяжных одновременно отвисли челюсти.
— Я понимаю, для вас это новость шокирующая, — сказал, обращаясь к присяжным, Стэнтон. — Будем надеяться, власти сумеют быстро добиться того, чтобы тот или те, кто это сделал, предстали перед судом. Но обо всем этом вы узнаете из газет и теленовостей. Я же хочу поблагодарить вас за работу. Вы свободны.
Мы в последний раз встали, провожая присяжных. После того как все они вышли из зала, судья поблагодарил меня и Голанца за профессиональное поведение во время процесса и торопливо удалился в свой кабинет. А потом я долгое время простоял совершенно неподвижно. Голанц подошел ко мне, протянул руку, я машинально пожал ее.
— Никаких обид, Микки. Вы дьявольски хороший адвокат.
«Был им», — подумал я и ответил:
— Да. Никаких обид.
— Берегите себя.
Он хлопнул меня по плечу и пошел к двери. Я знал, в коридоре его поджидает целая толпа журналистов, и знал, что он им скажет: правосудие пусть и странным образом, но свершилось. Что посеешь, то и пожнешь.
Прождав еще какое-то время, я последовал за Голанцем. Журналисты действительно толпились вокруг него, и это позволило мне незаметно, вдоль стеночки, проскользнуть по коридору. Я спустился по трем лестничным маршам в коридор одиннадцатого этажа и направился к залу судьи Холдер.
Микаэла Джилл сидела в своем загончике. Я спросил, нельзя ли мне поговорить с судьей о некоторых делах Винсента, она сняла с телефона трубку, передала мою просьбу и пригласила меня пройти в кабинет.
Судья сидела за своим письменным столом.
— А, мистер Хэллер, — сказала она. — Нынешний день оказался богатым событиями. Присядьте.
Я уселся в уже ставшее для меня привычным кресло.
— Спасибо, что приняли меня, судья.
— Чем могу быть полезна?
И она начала быстро подписывать какие-то документы.
— Я хотел сообщить, что отказываюсь от всех остальных дел Винсента.
Она положила ручку, подняла на меня взгляд:
— Что?
— Ухожу в отставку. Я слишком рано вернулся, а может быть, мне вообще возвращаться не стоило. Так или иначе, с этой работой я покончил.
— Но это же нелепо. Здесь, в здании суда, все только и говорили о том, как хорошо вы ведете защиту Эллиота. Я видела часть процесса по телевизору. Думаю, мало кто из обозревателей полагал, что процесс не закончится оправдательным приговором.
Я отмахнулся от ее комплиментов:
— Так или иначе, я, вообще-то говоря, пришел по другому поводу. Я хочу, чтобы вы знали: мне все известно и вскоре это станет известно очень многим.
— О чем вы говорите, мистер Хэллер? Что вам известно?
— Что вы продажны и что вы пытались убить меня.
Она издала лающий смешок.
— Это что, шутка?
— Нет, это не шутка.
— В таком случае, мистер Хэллер, опомнитесь. Если вы будете расхаживать по этому зданию, выдвигая столь диковинные обвинения, последствия могут оказаться очень для вас неприятными. Возможно, вы правы. Возможно, вам не следовало так быстро покидать клинику для наркоманов, похоже, это довело вас до стресса.
Я улыбнулся. Она сразу поняла, что совершила ошибку, это было видно по ее лицу.
— Откуда вам известно, что я лечился в клинике, судья? И вопрос еще более интересный: откуда присяжному номер семь было прошлой ночью известно, как можно выманить меня из дома? Вы изучили мое прошлое, расставили западню и послали Максуини, чтобы он убил меня. Но, когда я его видел в последний раз, он играл с федералами в игру «Давайте договоримся».
Впечатление было такое, что я врезал ей кулаком под дых. Я понимал, Бош и Армстед не поблагодарят меня за это, однако мне было уже все равно.
— Мой детектив выяснил, кто такой Максуини, — сказал я. — Девять лет назад этого типа арестовали за вооруженное нападение, и кто же был обвинителем? Ваш муж, Митч Лестер. На следующий год Максуини снова взяли за мошенничество, и снова делом занимался Митч. А это уже связь. Получается симпатичный маленький треугольник, не так ли? Вы внедрили в мое жюри подсадную утку. Джерри Винсент заплатил вам, но передумал после того, как за него взялись фэбээровцы. Вы не могли рисковать тем, что Джерри попробует сдать им судью в обмен на свою свободу, и послали к нему Максуини. А когда вчера вся эта комбинация рухнула, натравили Максуини сначала на Эллиота и Альбрехт, а после на меня. Как вам мои рассуждения, судья? Я ничего не пропустил?
Она встала:
— Это абсурд. Покиньте мой кабинет!
— Весь ваш карточный домик скоро развалится. Максуини находится в руках ФБР. Вам вот-вот придется обменять эту черную мантию на оранжевый тюремный костюмчик.
— Убирайтесь, или я вызову охрану и прикажу арестовать вас!
Она указала пальцем на дверь. Я неторопливо встал.
— Разумеется, я уйду. И никогда больше не стану практиковать закон в этом здании, однако посмотреть, как вам будут выносить приговор, я приду. Вам и вашему мужу.
Судья молча смотрела на меня, и у нее во взгляде гнев сменялся страхом. Рука, которой она указывала на дверь, безвольно упала. Я ушел, оставив Холдер стоять у стола.
Спускался я по лестнице. Одиннадцать маршей. Добравшись до первого этажа, я протолкнулся сквозь двери здания, вытащил сотовый и попросил Патрика подъехать ко входу. А потом позвонил Бошу:
— Я не захотел ждать полтора года, пока Бюро закончит оформление дела. Иногда правосудие не может ждать, детектив.
— Что именно вы сделали, Хэллер?
— Поговорил с судьей Холдер — да, я обо всем догадался. На вашем месте я поторопился бы и взял ее под стражу. Она не похожа на человека, способного сбежать, но ведь всякое может случиться. Удачного вам дня.
Я закрыл телефон. Приятно было расплатиться с ним его же монетой, заставить Боша и фэбээровцев плясать на другом конце нити.
Глава шестнадцатая
Бош постучался в мою дверь в четверг, рано утром. Выглядел он как человек, всю ночь не смыкавший глаз.
— Не разбудил? — спросил он.
Я покачал головой:
— Мне нужно дочь приготовить к школе. В чем дело, детектив?
— Я подумал, что вам будет интересно узнать, как обстоят дела.
— Конечно. Давайте посидим здесь, на веранде. Не нужно, чтобы дочь нас слышала.
— Нет, сидеть мне не хочется, — сказал Бош. — Да у меня и времени в обрез.