Свинцовый вердикт (сокращ.)

Он облокотился на перила. Я подошел к нему и сделал то же самое.

— Мне, когда я выхожу сюда, тоже садиться неохота.

— Из моего дома открывается очень похожий вид, — сказал Бош. — Только на другую часть города.

— Наверное, это обращает нас с вами в противоположные склоны одной и той же горы.

Он на миг оторвался от города, чтобы взглянуть на меня, и сказал:

— Да, что-то в этом роде.

— Так что у вас там творится? Вообще-то я думал, что вы на меня здорово разозлитесь.

— По правде сказать, я и сам считал, что Бюро слишком медлит. Конечно, то, что вы проделали, им здорово не понравилось, однако после этого колеса завертелись быстрее. — Бош выпрямился, повернулся спиной к городу и присел на перила. — Вчера вечером Большое жюри сформулировало обвинения. Холдер, Лестеру, Карлину, Максуини и офицеру из Управления по делам присяжных, который давал им доступ к служебному компьютеру. Правда, аресты мы произведем только этим утром, так что пока никому не слова.

Мне было приятно, что он доверился мне.

А еще приятнее было бы, подумал я, поехать к судейскому зданию и посмотреть, как Холдер выводят в наручниках.

— Дело-то у вас крепкое? — спросил я. — Холдер все-таки судья. Тут нужны неопровержимые улики.

— Максуини сдал нам все и всех. Мы получили данные по телефонным разговорам, по передаче денег. Он даже записал свои беседы с ее мужем.

Я кивнул.

— Не знал, что и Карлин в этом замешан.

— Он давно уже был знаком с судьей, и она использовала его, чтобы подобраться к Винсенту. А сам Винсент использовал Карлина для передачи денег. Когда же Винсент струсил, Карлин узнал об этом и донес на него судье.

— А как он узнал? Через Рен Уилльямс?

— Ну да. Мы думаем, что он и сошелся-то с ней, чтобы присматривать за Винсентом.

— А Максуини? Просто делал то, что ему велели?

— До того как стать убийцей, Максуини был простым жуликом. Я не сомневаюсь, всей правды он нам не рассказал, однако, по его словам, судья объяснила ему, что либо Винсент умолкнет навсегда, либо им всем крышка. Кроме того, она пообещала увеличить его долю.

Я снова кивнул:

— Так какие обвинения им предъявят?

— Заговор с целью совершения убийства, коррупция. Правда, на подходе еще и другие. За семь лет Максуини успел побывать в четырех составах присяжных. Два оправдательных приговора, два дела ушло на доследование. Все это в трех разных судах.

Я присвистнул:

— Да, дело у вас получится не маленькое.

— Самое большое, какое я когда-либо расследовал.

Он глянул через плечо и сказал:

— У вас отсюда Сансет-Стрип виден, а у меня «Юниверсал».

Я услышал, как открывается дверь, оглянулся и увидел высунувшуюся из нее Хэйли.

— Ты как, пап? Все в порядке?

— Все хорошо. Познакомься, Хэйли, это детектив Бош. Он полицейский.

— Привет, Хэйли, — сказал Бош. По-моему, я впервые увидел на его лице самую настоящую улыбку.

— Здравствуйте, — сказала моя дочь.

— Ты хлопья съела, Хэй? — спросил я.

— Да.

— Хорошо. В школу отправляться еще рано, ты посмотри пока телевизор.

Она скрылась в доме и затворила за собой дверь.

— Милая девочка, — сказал Бош.

Я кивнул.

— Я хотел у вас спросить, — сказал он. — Это ведь вы послали судье анонимное письмо, верно?

— Если я отвечу «да», мне придется давать показания?

— Нет. Я просто хочу знать, вы ли совершили этот разумный поступок.

На самом деле мне и самому хотелось, чтобы он это знал.

— Да, я. Правда, я не ожидал, что судья Стэнтон станет консультироваться с коллегами.

— А он позвонил главному судье Холдер и попросил у нее совета.

— Собственно, так и должно было случиться, — сказал я и покачал головой. Моих же рук дело едва не довело меня до падения с Малхолланда, а там триста футов высоты. — Похоже, я совершил большую глупость.

— Ну, вы ведь еще стоите на своих двоих. Чего ни о ком из наших подопечных к концу этого дня сказать будет уже нельзя.

— Тоже верно. А на чем вы сторговались с Максуини?

— Смертного приговора не будет, обвинение учтет все обстоятельства. Если их посадят, он, скорее всего, получит от тринадцати до пятнадцати лет.

— Совсем неплохо, за три-то убийства.

— За одно, — поправил меня Бош. — Эллиота и Альбрехт он не убивал. Данные не сходятся.

— Какие еще данные?

— Данные баллистической экспертизы. Их убили из другого оружия.

Я ошеломленно помолчал, потом спросил:

— Какие-нибудь идеи на этот счет в участке Беверли-Хиллз имеются?

— Да, там почти уверены, что знают убийцу, однако дела у них все равно не получится.

Поразительные новости следовали одна за другой.

— Так кто это был?

— Родные Иоганна Рильца. Их рук дело.

— Откуда это известно?

— Из тех же данных баллистики. Пули девятимиллиметровые, свинцовые, как у парабеллума, медное покрытие. И пули, и гильзы произведены в Германии. Эксперты участка Беверли-Хиллз исследовали их и выяснили, что выпущены они из маузера модели «Си-девяносто шесть», также произведенного в Германии. Они думают, что им просто-напросто сообщение хотели оставить.

— Сообщение из Германии. И что теперь будет?

Бош пожал плечами:

— Я знаком с парой детективов, которым вся эта история сулит приятную поездку в Германию. Однако, если убийца вел себя умно, ничего эти ребята не найдут.

— Да, но как же они доставили сюда оружие?

— Это как раз несложно. Через Канаду или воспользовались, если им позарез было нужно, чтобы оно попало к ним точно в срок, «Der Fedex».

Я не улыбнулся. Я думал об Эллиоте, о том, как правосудие само добивается равновесия в своих делах. И Бош каким-то образом понял, о чем я думаю.

— Помните, что вы сказали мне, поговорив с судьей Холдер и сообщив ей, что знаете: за всем этим стоит она?

Я пожал плечами:

— Не помню.

— Вы сказали, что иногда правосудие не может ждать.

— И?..

— Вы были правы. Иногда оно ждать не может. По ходу процесса стало ясно, что Эллиоту удастся выкрутиться. И кто-то вынес ему свой собственный приговор. Знаете, как называлось в те времена, когда я служил патрульным, убийство, ставшее следствием уличного самосуда?

— Как?

— Свинцовый вердикт.

Я понял, что он хотел сказать. После этого мы оба молчали довольно долгое время.

— Так или иначе, это все, что мне известно. — Бош спрыгнул с перил на веранду. — Ладно, мне уже пора эту публику по тюрьмам развозить. Хороший будет денек.

— Странно, что вы заглянули ко мне именно сегодня, — сказал я. — Как раз вчера вечером я решил задать вам при следующей встрече один вопрос.

— Да? Какой?

Я на секунду задумался, потом кивнул сам себе. Да, все правильно.

— Разные склоны одной горы… Тебе известно, что ты очень похож на своего отца?

Он не ответил. Только кивнул и снова повернулся лицом к городу. Потом спросил:

— Когда ты догадался?

— Строго говоря, вчера вечером, когда перебирал с дочерью старые снимки и альбомы с вырезками из газет. Но думаю, на подсознательном уровне я знал это уже довольно давно. Мы с ней разглядывали фотографии моего отца. Я никак не мог сообразить, кого же он мне напоминает, а потом вдруг понял — тебя. И как только понял, все стало на своим места.

Я подошел к перилам, встал рядом с ним.

— В основном я знаю его по рассказам других людей, — сказал я. — Множество самых разных дел, множество женщин. Но существуют собственные воспоминания, которых нет в книгах, мои воспоминания. Помню, я зашел к нему в кабинет, который он устроил дома, когда заболел. Там на стене висела картина в рамке — собственно, гравюра, «Сад радостей земных». Странная, а для семилетнего мальчишки и жутковатая… Он посадил меня к себе на колени, заставил приглядеться к этой картине, сказал, что ничего в ней страшного нет. Что она прекрасна. И постарался, чтобы я запомнил имя художника. Иероним Босх. То есть это в Испании его зовут Босхом, у нас — Бошем. А имя рифмуется с «аноним», так он мне и сказал.