Фонарь выпал из рук полковника и разлетелся вдребезги. Свеча погасла, уступив место кромешной тьме.
Полковник с присущей ему мощью оттолкнул напавшего, но тот словно взбешенный зверь вновь ринулся в атаку. Видимо, даже не самая свежая кровь мгновенно придала кельту сил.
Сцепившись в схватке, противники давили, колотили и душили друг друга. Соперник полковника явно уступал ему в силе, но у кровопийцы было преимущество, и он им тут же воспользовался.
Внезапно чужие руки отпустили полковника. Белый кельт отступил, и это пугало больше всего. Ничего вокруг не было видно, только сдавленное сопящее дыхание раздавалось вдалеке.
— Чужаки? — наконец прорычал белый. — Спроси об этом индианку, если увидишь её!
Тяжело дыша, полковник облокотился о стену. Рука инстинктивно зажала рану куском материи, случайно вырванной из одеяния кельта. Никогда ещё полковник не истекал кровью в подземелье, полном кровопийц. Вслушиваясь в тишину, он силился понять, здесь ли ещё белый кельт, и если да, то как близко? Тщетной оказалась попытка нащупать спички в кармане, которые, видимо, выпали во время борьбы. Мучительно опустившись на колени, полковник старался нащупать коробок на земле, но под руку попадали только острые камни. Даже разбитого футляра для свечи и саквояжа не оказалось поблизости.
Белые кровопийцы всегда умели быть бесшумными и проворными, когда этого хотели. В конце концов, подземелья были их обителью, и найти отсюда выход мог далеко не всякий пришелец, особенно, если ему нечем было осветить себе путь.
После потасовки полковнику было тяжело определить, с какой стороны он пришел в этот коридор, и куда его завел кельт. Скользя одной ладонью вдоль стены, а другой, зажимая рану насквозь промокшей от крови тряпицей, полковник двинулся вперед, тяжело переставляя ноги. Он прекрасно понимал, ошибись он сейчас, то велик шанс никогда не выйти из темного лабиринта.
Абсолютная темнота и ни капли света. Как забавно было ему вспоминать витиеватые умствования претендентов на оригинальность, будто тьма — это всего лишь отсутствие света. Окажись сейчас такой философ рядом, он бы всем своим нутром почувствовал всепоглощающее, почти осязаемое присутствие тьмы. Ведь она и есть полноправная хозяйка подземелий, безмолвно накрывающая своим крылом белых кровопийц, пряча их от всяких глаз. Белый и черный — две противоположности, что слились воедино.
Полковник блуждал по подземелью, как ему показалось, вдвое дольше, чем белый кельт вел его сюда — выходит, он ошибся в направлении. Полковник повернул назад, не надеясь на успех своей тактики. Кровь и не думала останавливаться, а силы утекали вместе с ней. Наконец слабость подкосила ноги, и полковник сполз по стене наземь.
Он потерял счет времени. Может, прошло несколько часов, а может дней. Кругом царила чернота, что и не разобрать, когда потемнеет в глазах, перед тем как наступит финал. В конце концов, черный цвет есть отсутствие всякого цвета, а белый — присутствие всех цветов. Ничто поглощает всё, и остается только черная непроглядная темнота. Как забавно, что все плохое в человеческом восприятии связано с черным цветом — траур, зло, колдовство, смерть. А белый — это свет, чистота, невинность, святость. Как странно примерять всё это к белым кровопийцам, особенно свет, от которого они так фанатично отказались.
В черном подземелье белые душегубы пили красную кровь смертных. Какое сочетание цветов, почти алхимия! Почти ад. Но преисподнюю хотя бы освещают тлеющие угли жаровен. Там хотя бы слышатся стоны грешников. Здесь же — всепоглощающая оглушительная тишина. Может быть где-то тишина есть отсутствие звука, но не здесь. Тишина, как и тьма, ощутима и неуловимо осязаема.
Полковник не услышал звука шагов, но явно почувствовал чужое присутствие подле себя. Такова природа белых — в своей обители они бесшумны и ловки, даже без всякого света. Многовековая сноровка превратила их зрение в рудимент. Только слух, нюх и тактильные ощущения верно служили белым в их подземных путешествиях. А может тьма подарила им что-то взамен глаз, куда более существенное.
Щеку полковника тронула холодная рука, вне сомнений, женская. Её прикосновение было неожиданно нежным и заботливым, даже несмотря на то, что чересчур длинные неухоженные ногти незнакомки пару раз едва не полоснули полковника по коже.
— Дай мне уйти, — тихо произнёс он, не надеясь, что белая поймет его. — Моё время ещё не пришло. Я не хочу здесь оставаться.
Незнакомка ничего не ответила, только отняла руку от его лица. Казалось, она послушно покинула его, только стук грубой подошвы о каменистую землю всё удалялся и удалялся. Завороженный, словно тиканьем часов, полковник слушал и слушал, а шаги всё не затихали. Женские ножки требовательно отстукивали ритм на месте, тогда-то полковник и понял, что это белая зовет его идти следом за ней на звук.
Полковник сомневался, стоит ли доверять этой женщине, ведь один белый уже завел его в пустынный коридор и тут же напал. Вот только чутье подсказывало, что хуже уже быть не может.
С трудом поднявшись, полковник из последних сил пошел на цокающий звук. Ему уже было всё равно, заведёт ли его белая в логово подземных кровопийц или нет — всё лучше, чем оставаться одному.
Неоднократно останавливаясь и опускаясь на землю, полковник просил белую подождать и дать ему передышку, чтобы двигаться дальше, и она покорно ждала. Казалось, коридоры никогда не кончатся — то ли полковник так далеко ушел, то ли незнакомка уводила его ещё ниже. Шаги удалялись все быстрее и быстрее, почти переходя на бег. Полковник не поспевал за белой и вскоре потерял путеводные звуки за плеском подземных вод. Женщины больше не было рядом, только бурное течение реки разрывало тишину. Тут полковник понял, что белая привела его к главному подземному ориентиру — реке Флит. Опустив руку на гладь воды, полковник определил направление течения и смекнул, что вниз по реке вода попадает в Темзу, вверх — выходит на земную поверхность в Хемсттеде. Не побоявшись ступить в ледяную воду, полковник понял, что река в этом месте не глубокая и, значит, Хемстед совсем недалеко, а там можно будет добраться и до дома Грэев.
9
В этот день профессор Книпхоф и его внук доктор Пауль Метц были приглашены на ужин в дом Грэев. Пока слуги приносили блюда и меняли столовые приборы, темы для бесед за столом всё не иссякали.
— В жизни ученого нет места вере, — вещал профессор Книпхоф. — Он не должен верить, он должен знать наверняка. Никаких: «мне кажется», «я считаю» и «может быть». Только: «в ходе серии экспериментов нами было доказано» или «в семи случаях из десяти нами установлено». Наука всегда должна быть точна, особенно медицина. Ошибки здесь нередко влекут за собой фатальные последствия.
— Нельзя ни в чём быть уверенным до конца, — тихо возразил его внук, хирург 35-и лет.
— Действительно, — подхватила Элен Грэй, обворожительная хозяйка дома, не утратившая былой красоты даже в свои 46 лет. — Всегда должно быть место сомнению. Иначе, как же уберечь себя от ошибки?
— Ошибки, мадам, — недовольно ответил профессор, — не случаются у тех, кто знает что он, а главное — зачем, делает. Ошибаются только те, кто усекает свой кругозор рамками того, что они считают возможным, а остальное выкидывают за борт шлюпки своих скудных знаний.
— Что же получается, — спросил Джеймс Грэй, предвкушая предстоящий поворот разговора, — по-вашему могут существовать даже невероятные вещи?
— Всё, что не опровергнуто, то допустимо. А что не доказано эмпирически — всего лишь сомнительно.
— Например, физическое бессмертие?
— Почему бы и нет? — кратко ответил 87-летний профессор.
— И каким же оно вам видится? — затаив дыхание, поинтересовался глава Общества.
— Очевидно, — размышлял старик, — человек, претендующий на звание бессмертного, не подвержен каким-либо болезням. По сути, старение организма и его увядание тоже можно назвать болезнью. Так что бессмертный человек должен выглядеть одинаково на протяжении вечности. Скорее всего, ему не нужна пища в нашем привычном понимании. Ведь если бессмертный не стареет, значит, клетки его организма не отмирают и не заменяются другими. Следовательно, еда как источник строительного материала для клеток такого организма бесполезна. Если бессмертному организму не нужна пища, следовательно, ему не нужна и пищеварительная система со всеми её органами. В общем, — подытожил Книпхоф, разжевав кусочек бифштекса, — бессмертный человек должен оказаться весьма занимательным с точки зрения анатомии существом.