Том озадаченно захлопал глазами не понимая, шутит она или просто издевается. Тихо смеясь, Флоренс подошла и нежно обняла обидевшегося любовника, что сидел на краю кровати, и прильнула к его обнаженной спине.
— Не дуйся, мальчик…
— Вот именно, что для тебя я просто мальчик, которого можно дурачить, — оскорблёно выпалил он.
— Остынь, — продолжала успокаивать его Флоренс, — я ведь предельно честна с тобой. Даже сейчас.
— Выходит, твоя правая рука живет отдельной от тебя жизнью. Куда уж честней!
— Просто ты никогда не слышал о самопроизвольном письме.
Прикосновение теплых губ к плечу немного успокоило Тома и он заинтересованно спросил.
— Что это такое?
— То, что ты видел.
— Самопроизвольно, означает, что ты пишешь, не контролируя свои действия?
— В моем сознании возникают мысли, удивительные и непостижимые, но вовсе не мои.
— Разве так может быть?
— Не спеши считать меня сумасшедшей.
— Я вовсе не… — хотел было оправдаться Томас, но Флоренс продолжала объяснять:
— В этом мире есть материи недоступные неподготовленному разуму. Кто-то проживёт долгую жизнь, но так и останется слеп и глух к зову сокрытого мира, а кому-то посчастливится услышать его и даже увидеть. Но обретя новые знания, посвященный будет осмеян слепцами.
На этом Флоренс замолкла и с грустью опустила голову на плечо Томаса.
— Я не буду смеяться, — пообещал он, — и считать, что у тебя помутился разум, тоже не буду.
— Я знаю.
— Так ты расскажешь?
Ладонь Флоренс медленно заскользила по его груди:
— Ты не поймешь, мой милый, нежный мальчик. Пока ещё ты слеп и глух.
— Тогда научи меня слышать и видеть по-настоящему, как ты.
Флоренс притянула Тома к себе настолько близко, что запрокинула его голову себе на плечо. Она смотрела на него так пристально, глаза в глаз, что даже малейшая фальшь в его ответе не смогла бы ускользнуть от неё.
— Ты ведь совсем не понимаешь, о чём просишь.
Но Том был непреклонен:
— Но хочу понимать тебя, видеть, слышать, осязать то же, что и ты.
— Есть грань, переступив через которую, человек уже никогда не станет прежним. Материальная вселенная лишь часть реальности, и при том, не самая важная. Человеческая воля способна заглянуть за границы материи, нужно только искренне захотеть.
— И я этого, правда, хочу, — искренне заверил её Том, но Флоренс продолжала его предостерегать:
— Для простого человека путь просвещённого не что иное как путь тьмы и безумия. Если ты хочешь познать сокрытые тайны природы, то должен быть готов, что многие отвернутся от тебя и станут называть последними словами. Ты готов терпеть оскорбления от друзей и родителей, зная, что они неправы? Ты станешь мириться с насмешками глухих слепцов?
— Я сделаю все, чтобы измениться. Только скажи, как это сделать.
— Я покажу, — улыбнулась она, — и ты увидишь сам.
На следующий день Флоренс подала Томасу бумагу с машинописным текстом и попросила вписать в неё своё имя. Странный текст извещал, что он, Томас Вильерс обязуется хранить в секрете доверенные ему тайны и ни в коем случае не станет копировать предоставленные ему документы и не покажет их тем, кому знать о них не нужно.
— Что это? — поинтересовался обескураженный Томас.
— Твое письменное заверение, что не скажешь лишнего. Ты ведь ещё не передумал вступить на путь изучения тайных наук?
— Нет, конечно, я ни от чего не отказываюсь, — поспешил заверить её Том.
Похоже, Флоренс этот ответ удовлетворил и, улыбнувшись, она спросила:
— Как ты относишься к Сократу?
На самом деле древнегреческий философ был глубоко безразличен Тому, но, чтобы не огорчать Флоренс, он ответил:
— Хорошо отношусь.
— Тогда, познай самого себя.
Произнеся это, она вписала в прошение латинскую фразу «Cognosce te ipsum», после чего Тома подписал бумагу. На следующий же день он сообщил полковнику:
— Флоренс приглашает меня вступить в Орден Золотой Зари.
— Ну надо же, — меланхолично протянул тот, — какое доверие. Похоже миссис Эмери не нашла лучшего способа сохранить в тайне свои оккультные увлечения, как втянуть тебя в свою секту.
— Что мне теперь делать?
— Что она скажет, то и делай. В конце концов, не всякий раз выпадает шанс вступить в настоящее тайное общество. Будешь, так сказать, нашими глазами и ушами в стане неприятеля.
— Но как же? — поспешил возмутиться его словам Том, — Если я вступлю в Орден, то мне нельзя будет говорить о нём ни с кем из посторонних.
Полковник сурово глянул на подчиненного, отчего Тому сразу стало понятно, насколько он не прав.
— Вильерс, у тебя от неземной любви к миссис Эмери совсем мозги ссохлись? Нет, всё-таки твой отец не зря за тебя волнуется. Ты что, всерьез собрался стать черным магом, или всё же помнишь, где служишь?
— Я помню, — сквозь зубы процедил Том. — Но нарушать клятвенные обязательства неправильно.
— А об обязательствах перед Обществом ты случайно не забыл? У нас, знаешь ли, не бакалейная лавка, а серьезное закрытое учреждение, законспирированное не хуже того Ордена Золотой Зари. К тому же, мы подотчетны только королеве, и не стоит обманывать её доверия, отдавая предпочтение кружку оккультистов. Ты все понял?
— Да, — потупив взгляд, произнёс Том.
— Надеюсь. И кстати, где орденские записи Эмери?
— Я не знаю.
— А почему?
— Я искал, но не нашел ничего важного.
— Вильерс, ты подбиваешь меня на страшное злодейство против миссис Эмери.
Том испуганно воззрился на полковника:
— Какое?
— Ещё немного, и я готов влезть к ней в квартиру средь бела дня и перевернуть там всё вверх дном, лишь бы выполнить твою работу.
— Не надо, — тут же всполошился Томас и серьезно добавил — Фло это не понравится. Лучше я сам, незаметно.
22
Пребывая вдали от дома, профессор Книпхоф, доктор Метц и фройляйн Бильрот, рисковали провести рождественский вечер в гостинице, если бы не любезное приглашение доктора Рассела на праздничный ужин в его холостяцком жилище. Джон Рассел не забыл и ещё об одном бессемейном служащем Общества, коротающем большинство праздников в одиночестве под чердаком в своей комнатёнке, и потому пригласил полковника Кристиана посетить его дом после того, как слуги унесут со стола последние блюда.
Полковник Кристиан немало удивился столь нежданной учтивости со стороны доктора, ведь их отношения сложно было назвать дружескими. Полковник успел перебрать в голове с десяток подозрений и догадок о причинах столь странной перемены в Расселе, но в итоге решил не отвечать на приглашение отказом исключительно из-за присутствия на празднике Иды. Наверняка, когда медики схлестнутся в дискуссионных баталиях на английском языке, бедной девушке не с кем будет и словом перемолвиться, кроме как с полковником.
Двери дома Рассела были открыты для всех служащих Общества в любое время дня и ночи, этим и воспользовался Хьюит Стэнли, увязавшись за полковником. Его приятель Томас Вильерс пал жертвой любовных чар немолодой актрисы и теперь был слишком занят, чтобы вспоминать о друге, а в праздник хотелось общения и хоть какой-нибудь компании, и Стэнли не прогадал, придя в дом Джона Рассела. Стоило Хьюиту встретиться глазами с Идой, и его лихорадочный взгляд не смог скрыть очарования округлыми формами молодой, пышущей здоровьем девушки. С напором, коего полковник не ожидал от тихого книжного червя Стэнли, он тут же принялся обхаживать обделенную вниманием девушку, пока трое медиков о чём-то увлеченно спорили. Появление новых гостей отвлекло их от разговора, но ненадолго.
— А вот вы, молодой человек, — тут же обратился к полковнику профессор Книпхоф, чем ввёл его в замешательство — что думаете о бессмертии?
— Простите?
— Вы бы хотели жить вечно?
— Нет, — коротко и правдиво ответил полковник Кристиан.
— Отчего же? Признайтесь, — хитро прищурился старичок, от чего глаза под стеклами очков хищно блеснули, — разве вам не любопытно узнать, что будет происходить в мире лет, так скажем, через сто, двести?