— Как продвигаются твои исследования, Рассел? — поинтересовался Грэй.
— Пока что медленно, — признался доктор. — Мне приходится быть осторожным с профессором Книпхофом. Не хочу раньше времени посвятить его в тайны, которые ему и так лучше не знать.
Неделю назад по приглашению сэра Джеймса из Мюнхена прибыл профессор патологической анатомии Юлиус Книпхоф. Сам Джеймс Грэй с профессором знаком не был, но после заверений Джона Рассела, вынужден был поверить, что его учитель Книпхоф просто незаменимый специалист в их нелегком предприятии. Когда же перед Грэем предстал 87-летний старичок, да ещё в сопровождении двух внуков, сэр Джеймс не то что потерял всякую надежду на баварского профессора, он стал терять веру в Рассела.
— Но ты, хотя бы говорил с ним о гематологии? — требовательно спросил его сэр Джеймс.
— Крайне осторожно.
— Но ведь когда-то он с позволения королевы консультировал покойного герцога Олбани. Да и Гессенский дом нынче пользуется его услугами.
— Все верно. Но вряд ли сейчас профессор Книпхоф способен понять наши методы в исследовании болезней крови. Хотя, его независимые суждения о природе и лечении порфириновой болезни и гемофилии отчасти совпадают с нашими.
— В какой именно части?
— Если больной порфирией, — вполголоса ответил доктор, — ощущает острую потребность выпить крови, лучше удовлетворить его желание. А раз кровь больного гемофилией не способна сворачиваться, имеет смысл заменить его больную кровь кровью здорового донора путём переливания. В отличие от служащих Общества профессор не знает о существовании вечноживущих кровопийц, иначе бы…
Сэр Джеймс понял доктора Рассела без лишних слов. Знай профессор Книпхоф о кровопийцах, то стал бы лечить подобное подобным. Именно такая мысль 35 лет назад пришла в голову доктору Пэлему, после того как он впервые столкнулся с вечноживущим кровопийцей и узнал, чем тот питает свои жизненные силы. С тех пор медики Общества упорно искали способ извлечь лекарство из черной крови вечноживущих, ибо пить её свежей для смертного было бесполезно, а переливать в вену и вовсе опасно. Но шли годы, а панацея от гемофилии с порфирией так и не была найдена, потому и августейшие пациенты из дома Ганноверов продолжали страдать от врожденных недугов.
Только после смерти своего супруга принца Альберта королева Виктория дала Обществу право на новаторские разработки, которые смогли бы исцелить её детей и внуков от наследственных заболеваний крови. Вместе с тем королева пожелала узнать, что же это за человекообразные кровососущие существа, что не стареют и не умирают, и которые отчего-то обитают в лондонских подземельях и любят нападать на служащих подземной железной дороги.
Вот так своим появлением и существованием Общество по изучению проблем инженерной геологии было обязано исключительно больной королевской семье и неспокойной Лондонской подземной железной дороге, и ещё неизвестно, кому больше.
— Я считаю, — продолжал доктор Рассел, — имело бы смысл провести ряд экспериментов в этом направлении.
— Так проводите, в чем проблема?
— Но в качестве подопытных мне нужны вовсе не смертные люди.
Джеймс Грэй внимательно посмотрел на подчиненного, ибо в его голове стали закрадываться подозрения, что Рассел начинает становиться таким же одержимым наукой медиком, как и его эксцентричный учитель Книпхоф.
— Может быть полковник Кристиан…
— Нет! — категорично оборвал Рассела сэр Джеймс Грэй.
— Но может он всё же попробует поймать хотя бы парочку белых…
— И не думайте. Он самый ценный наш сотрудник. Не хватало ещё, чтобы из-за вашей жажды экспериментировать его самого утащили в их подземное обиталище.
— И что же мне теперь делать? — холодно вопрошал доктор. — Как вести исследования без подопытных?
— Ждите, — посоветовал Грэй. — Мы не можем просто так лишать свободы этих вечноживущих созданий, учитывая их неуязвимость и мстительность. Нужен повод. Если в Лондоне случится кровавое происшествие, и мы задержим виновных, обещаю, что отдам их в ваше полное распоряжение.
Такой ответ хоть и не полностью, но удовлетворил Рассела, и доктор уже намеревался попросить сэра Джеймса ещё об одной услуге, но замолк, едва успев открыть рот.
Навстречу им двигались две знакомые фигуры: профессор Юлиус Книпхоф, собственной персоной, и его внучка Ида Бильрот.
Старенький профессор, казалось, ростом едва превышал пять футов. Выглядел он куда моложе своих истинных лет ввиду отсутствия морщин на округлом лице. Седая окладистая борода торчала во все стороны, аккуратные очки с круглыми линзами скрывали маленькие цепкие глаза анатома. Книпхоф был полноват, что в сочетании с невеликим ростом делало его шарообразным. Старик шел, опираясь на трость в одной руке и локоть внучки в другой.
Ида Бильрот, сестра милосердия двадцати пяти лет, то и дело придерживала пожилого деда. В Лондон эта пышнотелая веснушчатая девушка с рыжими кудрями приехала в качестве его сиделки. Удивительно, что в родном Мюнхене, как слышал Джон Рассел, в подобных услугах профессор не нуждался ни от внучки, ни от кого-либо иного.
Поравнявшись, две компании объединились и продолжили прогулку вместе.
— Как провели день, профессор? — поинтересовался доктор Рассел.
— О, Джонни, мальчик мой, — восторженно произнёс Книпхоф и с нескрываемой теплотой в адрес любимого ученика поведал, — мы только что посетили Британский музей. Это просто восхитительно! Феноменально! Какие удивительные вещи там выставляют. Ты даже не представляешь, насколько ценные для медицинской науки предметы можно там отыскать.
— Профессор, — Грэй перевел внимание старика на себя, — мне бы хотелось с вами кое-что обсудить. Вы не против?
— Ну, что вы, — с неизменным баварским акцентом протянул старик, — мне тоже есть, что вам сказать.
Старшее поколение двинулось вперед, в то время как Рассел и фройляйн Бильрот учтиво от них отстали.
— Если вы не против, давайте присядем, — по-немецки предложила девушка, указывая на скамейку.
— Конечно, Ида, как скажите.
— А то я так устала. Дедушка любит долгие пешие прогулки, а я после них с ног валюсь. Мы, наверное, кругов десять обошли вокруг парка.
— Должен признать, у профессора отменное здоровье. В его годы подобная подвижность встречается крайне редко. Не иначе ваш дед задумал дожить до ста лет.
Девушка только устало улыбнулась.
— Как вам Британский музей, Ида? Было интересно?
— Весьма. Все такое… удивительное… — Тут она окончательно запуталась в собственных мыслях и словах. — Простите, я просто очень волнуюсь за дедушку.
— А что не так с профессором? — участливо поинтересовался Джон Рассел.
— Понимаете, он ведь очень любит свою профессию анатома, почти всю жизнь ей отдал. А теперь его редко допускают до вскрытий, только учебных, для студентов. Дедушке это очень не нравится, но ничего не поделать. Его считают слишком старым для практики.
— Но не преподавания, — заверил её Рассел. — Профессор просто кладезь знаний в своей области. От студентов его точно никогда не отстранят.
— Это так, — с грустью в голосе согласилась Ида, — просто… когда сегодня мы были в египетском зале музея, дедушка увидел там крючок… м-м… не знаю, как он точно называется, но это приспособление для бальзамирования. Им через нос вынимали мозг.
— Да-да, я понял, о чем вы говорите. Так это из-за него столько неподдельного восхищения?
— Именно. Дедушка остановился перед стендом с тем крючком и минут десять смотрел на него, будто досконально изучал. Я успела обойти весь зал, а он все стоял и стоял на одном месте. Я пыталась отвлечь дедушку, предложила посмотреть другие экспонаты, но он только отмахнулся и сказал, чтобы я ему не мешала. Потом он достал блокнот и начал зарисовывать тот крючок, тщательно, со всеми изгибами и, кажется, даже указал размеры. — Тяжело вздохнув, девушка заключила, — Я боюсь, как бы дедушка не задумал изготовить себе такой же крючок и опробовать его на ком-нибудь?