Сейчас у радиомачты Петр поджидал Никиту. Вчера, сдавая вахту, он успел назначить ему здесь свидание будто бы для осмотра оттяжек. Но удастся ли морячку вырваться, пока еще светло? Дни стали короткими, и не дни даже, а часа на два, на три сумерки, за которыми приходит двадцатичасовая ночь.
И на все двадцать часов их — на замок!
В дверях бани зажелтел полушубок Никиты. Моряк оглянулся и, заметив Петра, зашагал торопливо к мачте.
— Васюк как? Не киснет? — спросил Петр подошедшего моряка.
Петр знал, что всю эту неделю Никита нес вахту в паре с Васюком.
— Не поймешь его, — ответил неохотно моряк. — Характера у парня нет, с трещинкой он. Совсем ослаб мужик.
— То-то и оно, что мужик. Значит, с нас и взыск и спрос за него. Понимать надо.
— Погоди, Петя, с твоим мужиком, — торопясь перебил Никита. — Совсем дрянь наше дело. Весной будто бы нас все-таки кокнут. Как только экспедиция придет.
— Точно знаешь?
— В точности не скажу, а догадка есть. Холуй поповский намекал. А может, пугает просто? Ухмыляется, сволочь! Господин поручик, говорит, собственноручно вас пришьет!
— И пришьет, — согласился коротко Петр.
— Что ж делать-то, Петь? — постучал по оттяжке Никита. — По-моему, надо еще раз пробовать драпануть. Испортим передатчик, захватим магнето от двигателя — и драла!
— Чушь! Зима и ночь на полгода, вот они! Не уйдешь. И не надо уходить. И здесь дело есть. Важное!
— Чего это ты придумал?
— Пакостить будем белякам!
— Ну? Вот здорово бы! — обрадованно шагнул к Петру моряк и остановился.
Чайка, качавшаяся на волне так близко к берегу, что видна была ее белоснежная глянцевитая грудка и напряженный глаз, сорвалась вдруг с резким, пронзительным криком и полетела в сторону моря. Никита бросил через плечо быстрый взгляд.
— Так и знал. Шпион комендантский! Да говори же скорее, Петя!
На крыльце «кают-компании» стоял Швайдецкий. В руках его был большой морской бинокль.
— Заметил. Сюда бежит, — засмеялся зло Петр. — Слушай, Никита! Вечером твоя вахта. Сломается двигатель…
— Что там за шкода? — закричал на бегу Швайдецкий. — Опять сговор?
— Поломка серьезная. Одному тебе не справиться. Вызывай всех нас на помощь, — докончил шепотом Петр.
— Физию разобью! — замахнулся Швайдецкий биноклем. — Марш до дому, пся крев!
— Дело делаем, господин начальник, — вытянулся по-строевому Петр. — Оттяжки проверяем. Шторм идет.
— Глупство! Не верю! — отмахнулся Швайдецкий биноклем. — Опять на шумство сговор? Марш до дому, хамы! Не вместе идти! Ты влево, ты, лайдак, вправо! Ну, прентко!..
Когда Петр поднялся на крыльцо радиостанции, в коридоре завывал ветер, а из аппаратной донесся назойливый, дребезжащий звук — прыгала печная вьюшка.
— Запел наш барометр! — крикнул оттуда Сенька. — Буран идет!
«Пусть идет. Буран нам на руку. Союзник», — подумал, улыбаясь, Петр.
Части разобранного двигателя разложены по полу на брезенте. Солдаты перетирают их керосином и тайком хитро переглядываются: «Керосиновый ремонт!»
Швайдецкий сидит в «кубрике» на нарах и смотрит с тупым вниманием на работу радистов. Инженер рации ни черта не смыслит ни в радиоаппаратах, ни в двигателе. Кроме того, ему смертельно хочется спать.
За стенами рации с разгульным свистом и гиканьем носится зимний шторм. Дом вздрагивает, когда он бешено, с прибойным грохотом бросается на стены. На крыше стонет надрывно ураганомер.
Швайдецкий поднимается с нар и выходит в моторную.
— Жмите, хлопчики! Утром шифровки от верховного[13] принимать надо. Чтоб все в порядке было. А я пойду себе.
— Спокойной ночи, Доминик Витольдович! — кричит с пола Сенька и дурашливо отвешивает частые, мелкие поклоны. — Спите спокойно, мосьпане. Под ажур сделаем!
Швайдецкий берет большой фонарь, с которым пришел, но у порога в нерешительности останавливается. Перекатными волнами, с утробным басовым распевом мчится за дверью снежная буря.
— Пан Иезус, вот куреха! — вздыхает Швайдецкий. — Ночую у вас.
Ребята затаили дыхание.
— А вы на трамвайчике, пан Доминик, на трамвайчике, — ласково говорит «медная душа», напоминая инженеру о тросе с большим кольцом для руки, протянутом на случай штормов между жилым домом и рацией. — Эх, чего там! — вскакивает он. — Постараюсь для начальства! Провожу!