— То добже, — повеселел Швайдецкий. — Идем, хлопчик!
Одеваясь, Семен незаметно для пана сунул в карман тонкий и длинный, как кинжал, напильник. Перехватив испуганный и умоляющий взгляд видевшего это Васюка, туляк мигнул ему предостерегающе. Когда Семен и Швайдецкий вышли, Петр подошел к выходной двери, послушал и торопливо вернулся в моторную.
— Внимание, ребята. Я вот что придумал. Например, шифровка. От Колчака из Омска в Архангельск к генералу Миллеру. И обратно. Идут через нас. Шифруются цифрами. Теперь так. Вместо цифры девять запишем три, вместо два — семь. Что получится?
— Тарабарщина получится, — заулыбался Никита. — Сам черт не разберет!
— Проверят вторичной передачей, — тихо сказал Васюк и опустил глаза.
— Пусть! — сердито посмотрел на него моряк. — Дня три проваландаются.
— А в шифровке, может, Колчак с Миллером о совместном наступлении сговариваются. Дело-то и провалится. Накось, выкуси! — сложил шишом промасленные пальцы Матюшка.
— Еще не все, — снова заговорил Петр. — У Колчака волна две тысячи сто. И мы перестроимся на две тысячи сто. И одновременно затарахтим. Смажем Омск, тогда Архангельск и Лондон ничего не услышат. Верно?
— Верно! — вскочил с пола Никита. — А еще вот что: Архангельск, как и мы, работает шестнадцатью киловаттами. Вот мы и подмажем их. А рация Архангельска отдает все миллеровские приказы по фронту. Пойдет такое?
— А ежели начальство вызнает, кто воздух гадит? Тогда что? — Васюк медленно, слишком аккуратно положил на брезент обтертую шестеренку. — Тогда до Петрова дня не откряхтишься. Башками своими играем.
— А сейчас как, крепко башку на плечах чувствуешь? — спросил Матюшка, приваливаясь на бок и снизу заглядывая в опущенное лицо Васюка. — До весны сколько надумаешься, сколько страхов натерпишься!
— Страхов много, а смерть одна, — прошептал Васюк. Густые его ресницы вздрагивали, словно шторм, бесновавшийся во дворе, бил ему в лицо.
— Ух, угнетенная деревня! Заныл! — со злым презрением бросил Никита. — Ну и пусть вызнают! Пусть радиограмму нашим драконам шлют. А я ее пану не передам, даже в вахтенный журнал не запишу.
— А тебе до аппаратной и дела нет. Твое дело в моторной солярку подогревать и с масленкой орудовать, — холодно сказал Матюшка. — В случае чего, глядишь, и откряхтишься перед начальством.
Петр, внимательно слушавший ребят, болезненно поморщился. Внезапно заныло простреленное на фронте легкое. Прислушался к боли и понял, что это не рана, а душа ноет за Васюка, за его трусливую, обидную покорность и забитость. И вообще-то угловатый, застенчивый и несмелый, он после неудачного побега и зловещей комедии расстрела совсем ослаб. Пошутишь с ним — улыбнется несмело, в пол-рта, прикрикнешь — сожмется испуганно и промолчит.
И взгляд у него стал нехороший, неспокойный, все чего-то оглядывается пугливо и вздыхает.
— Погодите, вы! Накинулись на парня. — снова поморщился Петр и мягко сказал Васюку: — Мы, Вася, осторожно. Не каждую шифровку будем путать. Тон будем менять. Волну тоже.
— Да я же не против, — поднял глаза Васюк. — Буду помогать.
— Я знал ведь, что будешь помогать! — шумно обрадовался Петр.
А Никита помолчал, посвистывая сквозь зубы, и сказал хмуро:
— Нет, годки, так дело не пойдет.
— Сказал ведь я: буду помогать по мере силы возможности. Чо еще надо? — обиженно спросил Васюк.
— А я сказал, что так дело не пойдет! — заорал вдруг моряк. — Будем резолюцию голосовать! А резолюция такая. Была оборона, теперь будет лобовая атака. Кому атака не по вкусу, подымай руку. Начали!
Не поднялась ни одна рука.
— Ну, теперь смотрите, — со скрытой угрозой, ни к кому не обращаясь, сказал Никита и добавил: — Однако считаю, и этого мало. Дело задумали трудное и серьезное. Командир нам нужен. Ему полное подчинение. Кого командиром?
— Кого же, кроме Петра? — сказал сибиряк. — Он придумал, ему и командовать.
— Правильно, — рубанул кулаком Никита. — Мы в тебя, колпинец, как в три туза, верим.
— Ладно, принимаю, — в голосе Петра зазвучала спокойная, уверенная сила. — Начинаем. Сейчас же. Самое время. Искру не видно. Шторм. Свяжемся с Детским. Матюша, в аппаратную! Послушай, что на приемнике.
Вместе с Матвеем ушел из моторной и Васюк. Он прошел прямо в «кубрик» и сел на нары.
— Детское закончило передачу и слушает Москву! — крикнул через минуту Матвей.
— Никита, включай двигатель! — взволнованно приказал Петр. — Дай сто пятьдесят постоянного! Переменного двести семьдесят!