— Савка!.. — Молчание. — Савушка!
За решеткой тяжело загремела цепь и прошелестел слабый шепот:
— Кто здесь?
— Савушка, неужель не узнаешь?
— Чумак! — вырвался из окна радостный крик. — Ты ли, друг?
— Я, Савушка, тише только, для ради бога. Трудно тебе, болезный?
— Не обо мне речь, — полился горячий шепот. — Хорошо, што пришел, завтра, может, уже поздно было бы. Слухай, друг, тебе я дело великое препоручаю. Седни ж, не откладывая, скачи на Шайтанский завод, там уже царево войско орудует. Зови их к нам на Крутогорский, из кабалы Хрисашкиной работных людишек выручать. Сам их приведи. Слышь?
— Слышу, Савушка!
— А дело с баржей отцу препоручи, он знает, што нужно делать, только знаку ждет…
— Да ведь он…
— Знаю! — нетерпеливо повысил голос Савва. — Я-то знаю, а ты вот, видимо, не ведаешь, что он лучше любого зрячего баржу по Чусовой проведет. Только помощника ему дайте. И скажи, што самое для этого дела место подходящее около Трех Громов. Ты к тому времени там с казаками засядешь, знак ему подашь. Все ли понял?
— Все, Савушка, все.
— А теперь скажи, Чумак, сын как — жив, здоров?
— Жив и здоровехонек. С дедом он. Такой малец приглядный да могутный! В тебя весь!
— Чумак, тебе, как другу, сына поручаю. Дед, сам знаешь, небога.
— Не сумнись, родной, убережем! А только хотел я…
— Што, договаривай!
— Христом-богом прошу тебя, Савушка, — с тоскливой мольбой заговорил Чумак, — позволь все эти дела другому перепоручить. Для таких дел прямая надобна голова, а у меня, сам знаешь, мозги што баранка. Скудоумен я. Вот только силушкой господь не обидел. Напутаю, боюсь. А я другое хочу… Завтра ночью, — понизил голос Чумак, — соберу ребят, сюда придем, караульного снимем, замок собьем и ослобоним тебя. А там в тайгу иль в степь к ордынцам. Ладно ли?
— Не смей! — прилетело властное из-за решетки. — Тебе мое дело передаю. Других не знаю, не верю. А обо мне не тревожьтесь, потому день проживу, не боле, чую. Изломали всего меня на дыбе, кровью изошел…
— Душегубы! — яростно рванул решетку Чумак.
— Седни ж утром с батькой договорись, — продолжал Савва, — а затем немедля на Шайтанку скачи. Такой мой приказ тебе, и перемены ему не будет. Вот еще што, чуть не запамятовал: на Шайтан-завод поскачешь — на дорогу не выезжай, драгуны перехватят. Тайгой, горами скачи. Лошадь не жалей, на заимках подменят, коль скажешь, куда спешишь…
— Стой, нечистый! — гаркнул над самым ухом Чумака караульный. — Вон какие у вас сговоры!..
— Чумак! — молящим воплем рванулось из окна заплечной. — Беги! Помни — дело наше великое! Беги!..
— Стой!.. Стой, лешман!.. Пальну счас!..
— Ты стой, присяжная душа! Хошь одним выстрелом двух зайцев подбить? Вре-ошь! Не тронь курок, худо будет!..
— Отпусти мушкет, сволочь!
— Беги, Чумак, — молил из окна Савва и, гремя цепями, в забытьи рвал переплеты решетки.
— Пусти курок, бритое рыло!
— Врешь, варнак!.. Караул, ко мне. На помо-ощь!
— Заткни хайло!..
Грохнул выстрел. Пороховая вспышка осветила на миг два свившихся в клубок тела у подножия башни и бледное лицо в окне заплечной.
— Палишь?.. Так вот те на закуску!..
Послышался отрывистый вздох человека, наносящего удар, затем хриплое клокотанье. И сразу стало тихо и темно…
…Из-за башни на бешеном беге вывернулся Маягыз, споткнулся обо что-то большое и тяжелое и полетел, скребя землю носом. Мотая ушибленной, гудящей головой, поднялся на колени, пошарил вокруг себя рукой, нащупал пуговицы солдатского мундира. Руки башкира поползли дальше, к голове, и вдруг замерли. В горле караульного торчал широкий медвежий кинжал. Маягыз стряхнул с руки теплую липкую кровь, молча вскочил, подбежал к двери заплечной, сорвал замок, торопливо высек огонь. Первое, что бросилось в глаза, — погнутые прутья решетки. Перевел взгляд ниже. На полу катался в предсмертной икоте Савва. Маягыз опустился на гнилую солому и завыл:
— Сандат помер, Савка помер!.. Ой-буй-яй!..
В полуоткрытую дверь неслись надрывные вопли набатного колокола, стонущий дребезг чугунных бил. На дворе мелькали огни смоляных факелов.
Под утро с юга пришла первая весенняя гроза. В горах буйно метался теплый, влажный ветер. Под грохот грозы и вой ветра задремал чутко Хрисанф. Разбудил его стук в дверь опочивальни. Спросил недовольно:
— Чего бузуешь? Кто там?
— К вам-с, Хрисанф Яковлевич, — ответил робко из-за двери главный приказчик, — старичок вас один здесь повидать просит.