Папа способный, поэтому академик Александр Ермингельдович пригласил его преподавать на химико-технологическую кафедру института, что отпочковался от университета. Коллектив у них хороший, молодой, дружный. Вот только один — Москаленко — вечно чем-то недоволен. Всех и все критикует, а сам от работы отлынивает.
У мамы на работе люди вообще замечательные. Мама говорит, такой большой научной библиотеки во всем Союзе нет. Конечно, московская и ленинградская больше, но и их библиотека занимает одно из первых мест. Мама изучает творчество Марджани — ученого, писателя, просветителя. Он стоял за раскрепощение умов от всяких ненужных догм, за сближение культур — восточной, западной, русской. Особенно интересно маме, как воздействовала восточная культура на западную, в частности, на французскую. Поэтому мама выучила еще и французский язык. Читает свободно, а в разговоре упражняться не с кем.
Год тридцать седьмой. Все у них хорошо. Все трудятся: папа в институте и на рабфаке, мама в библиотеке, Майечка в детском саду. У всех свои успехи. Поэтому, когда однажды на партийном собрании Москаленко вдруг встает и говорит, что надо внимательно присмотреться к работе Ждановича, то есть папы, все удивлены, даже поражены. Жданович — трудяга. И голова у него ясная. Но Москаленко не унимается: важно идеологическое нутро человека. А тут у Ждановича не все в порядке. Взять хотя бы Софью Львовну, его жену. Связалась с татарскими националистами. Изучает творчество какого-то муллы — представителя культа. О том, что Марджани основал при мечети медресе, в котором учились будущие татарские революционеры, Москаленко почему-то умалчивает. Не заикается он и о том, что образование всей татарской интеллигенции до революции так или иначе было связано с деятельностью священнослужителей, и в этом нет ничего плохого. И Насыри, и Бичурин, и Щапов — все учились или преподавали в духовной семинарии. Разве образованность их стала от этого меньше? И вообще собравшимся не очень ясно, почему они на своем партийном собрании должны обсуждать деятельность Софьи Львовны Жданович, работающей совсем в другом учреждении и беспартийной.
Но Москаленко не унимается. Он снова берет слово и говорит, что, по русской пословице, муж и жена — одна сатана. Что в деятельности Софьи Львовны Жданович он ясно видит националистические тенденции. Непонятно, как русская женщина могла подпасть под националистические идеи, хотя кое-что ясно: Владислав Иванович Жданович тоже ведь не русский. Поляк…
Почему папина национальность и мамино изучение творчества татарского просветителя объединяются в одно, представляется всем смутно, но все становится ясным, когда буквально через несколько дней Москаленко переходит на работу в другой дом. Дом, что стоит на Черном озере. Дом, что зовется НКВД.
Октябрь тридцать седьмого. В конце месяца папа не возвращается с работы. Мама плачет всю ночь, а наутро бежит в папин институт. На кафедру ее не пускают. Велят идти в отдел кадров. Там говорят: папу вчера арестовали.
Она помнит, как они с мамой идут в большой серый дом на Черном озере. Она не выпускает маминой руки ни на минуту. И в кабинет к следователю входят вместе. Лицо у следователя не злое. Он тихо говорит маме, что им нужно немедленно уехать. Уехать, пропасть, затеряться. Лучше в Сибирь или в Северный Казахстан. Говорит тихо, едва слышно. И они, в одну ночь собравшись, бросив все, никому не сказав ни слова, уезжают в никуда, в полную неизвестность, потому что страшней тюрьмы ничего на свете нет.
Конечно, в первые семь месяцев, пока работы нет, натерпелись здорово. Продали все, что взяли с собой. Только к папиному узлу не притронулись. Мама сказала: если развяжут — папа не вернется. Сберегли и пальто, и костюм, и белье. Так что было во что переодеться, когда приехал он из лагеря. Завшивленный, в ватной телогрейке, в буденовке. Почему в буденовке, непонятно. Он не говорил, они не допытывались.
Отца отпустили на «вольное» поселение. Это не так часто бывало и говорило о том, что, как ни «скребли», много не «наскребли». Да и что, что можно было «наскрести», когда человек весь, от макушки до пяток, предан раз и навсегда выбранной идее — равенства, братства, справедливости…
Отец вернулся перед самой войной. Она тут же высветила, кто есть кто. Если главный инженер промкомбината, где работал теперь доцент Жданович пимокатом, испугался фронта до дурноты, до поноса, то отец пошел в военкомат двадцать третьего, на второй день, хотя военного билета не имел — спецпоселенец. А военком еще и посмеялся: такие там не нужны…