Старший военпред доложил обо всем в Москву, меня вызвали в министерство и, выслушав, назначили на место Павлова. Тогда понял: некомпетентность все-таки наказуема…
А между тем работа в ОКБ шла своим чередом и были успешно проведены испытания — стендовые и летные — ускорителей, созданных Глушко. В полете с работающим двигателем РД-1 скорость самолета «Пе-2» увеличилась на 100 километров в час. Двигатели эти были направлены в Москву и установлены на самолетах «Як-7» и «Ла-5». На аэродроме после успешных наземных запусков ракетных ускорителей, установленных на истребителях Яковлева и Лавочкина, мы приступили к летным испытаниям, но из-за технических неполадок дело не пошло, и двигатель был срочно возвращен на доработку в КБ Глушко. Эфировоздушную систему зажигания заменили химической системой самовоспламенения. Все это проверили на стендах и потом в полете на самолете «Пе-2». Все состоялось, и нас даже наградили: Глушко — орденом Красного Знамени, меня — орденом Красной Звезды, ведущему инженеру Сергею Павловичу Королеву дали орден «Знак Почета».
Мы работали на самом сложном участке авиационной промышленности. Сложней не было. А потому удачи чередовались с неприятностями. Покой нам только снился…
Так, однажды при испытаниях двигателей РД-1 на земле два двигателя вдруг взорвались. Тут же нас с Глушко вызвали в Москву, «на ковер». Лавочкин принял хорошо, даже накормил. А вот к Яковлеву Глушко отправил меня одного, и я, лейтенант, предстал перед генерал-лейтенантом.
Посмотрев на меня, Яковлев заявил: «Вас надо посадить…» Я ответил: «Товарищ генерал-лейтенант, надо еще разобраться, кого…» Конечно, тут же был выдворен из кабинета…
Хочу добавить: Яковлев был тогда личным консультантом Сталина по самолетостроению и считался очень крутым человеком. Глушко, видимо, знал его нрав и не захотел лишний раз подпадать под «монарший гнев».
Ну, а двигатели РД-1хЗ потом еще и еще раз испытывали на земле, затем установили на «Ла-5» и «Як-7», и они успешно показали себя в воздухе. Максимальная скорость самолетов возросла на 140 километров в час.
Я уже говорил, что в начале сорок пятого Глушко уехал к месту новой работы в Подмосковье. Еще до отъезда звал с собой. А потом уже из Подмосковья опять еще несколько раз приглашал и предлагал должность руководителя всех его лабораторий и испытательных стендов, где проверялись выпускаемые ускорители, точнее маршевые ракетные двигатели, с помощью которых ракета или спутник выводились на орбиту. Не знаю, правильно ли поступил, послушавшись жену, но то, что меня сейчас не было бы в живых — это точно. Я бы погиб вместе с маршалом Неделиным при пуске ракеты, которая взорвалась при взлете. Это случилось в тысяча девятьсот шестидесятом.
При внедрении новой авиационной техники людей ожидают огромные опасности. Поэтому вначале все проверяется на земле, на стендах. Производители продукции, конечно же, всегда заинтересованы сдать ее в намеченный срок. Я, военпред, приемщик, должен был, прежде всего, стремиться к тому, чтобы продукция была безупречной по качеству. На этой почве у нас с Глушко были некоторые размолвки. Но потом, позже, понял: в Казани он был подневольным, и ему надо было как можно быстрее показать «товар лицом». А потому никакой обиды у меня, конечно, не осталось.
В сорок седьмом — сорок восьмом дважды направляли под Самару для проведения внутризаводских испытаний мощного турбовинтового двигателя. Был назначен и. о. старшего военпреда. Должность была полковничьей. Я же был капитаном. В это время уже хорошо знал, что евреев-офицеров, работающих с секретной техникой, сплошь и рядом без всякого объяснения переводили в восточные районы страны с понижением штатной категории. По ВЧ позвонил в Казань своему начальнику подполковнику Триносу и сказал, как «на духу», что кадровики не оставят в покое на столь секретной и столь высокой должности, а потому хочу вернуться в Казань. Тринос был хорошим мужиком и, хотя в подпитии мог стрелять в потолок и кричать «бей жидов», ко мне относился по-доброму, в обиду не давал. Я вернулся в Казань — военпредом по опытному строительству газотурбинной техники.
Часто бывая в Москве, созванивался и виделся с однокашниками по академии. Многие, очень многие уже работали на престижных высоких должностях, хотя учились хуже меня. Но они не были евреями…