Дарья Симонова
Свингующие
Глава 1
Части тела
Из Сашеньки: «Единожды женатый, кто тебе поверит».
В детстве Каспар решил, что не будет жениться. На всякий случай. Но постепенно понял, что это неизбежно, вроде армии или медосмотра. Он и в армию пошел, чтобы доказать себе, что не малахольный, но с браком было иначе. Ребенком он пытался приоткрыть ларец с семейными ценностями, но тот прикидывался интригующе пустым. Родители личным примером убедили его, что брак – емкая тема для анекдотов, и это единственное, что его оправдывает. Впрочем, отец, упражняясь в сером юморе, – для полноценной черноты оного папе не хватало основательности, – чувствовал себя отменно. Мать представляла собой немотивированное непостоянство: она меняла прически, одежду, посуду, собачьи подстилки, по возможности мебель и настаивала на переездах. Ее организм требовал перемен как основного витамина.
Она была любимым в округе парикмахером. Каспар много размышлял над тем, что означает «легкая рука», это магическое и едва ли не главное свойство в куаферном деле. Он часто как бы ненароком взвешивал материнские ладони или искал на них особые отличительные знаки. Но они скрывались не в статике, а в движении. В резковатой сноровке, в продуманной небрежности, в чем-то одновременно неуловимом для зрения и явственном для осязания.
Но правильной парикмахерше важнее иметь длинные, ухоженные волосы и красивую грудь. Это располагает: ведь к собственному телу спокойнее допускать тех, кого природа не обделила. Кто может поделиться красотами. Тут сапожник не может быть без сапог. Вот и вся мистика Полишинеля! А нарастающая луна и прочий фольклор для профи необязательны. С длинными волосами у матушки был порядок, – она их только успевала перекрашивать из воронова крыла через махагон в русый и платину. На тело тоже пожаловаться не могла – напоминала валькирию в миниатюре. И имя у нее было подходящее – Аврора. В общем, клиентура к ней шла день и ночь и в парикмахерскую, и домой, она стригла и укладывала с сосредоточенным упорством, никогда не отказываясь от подработки. Чужие и попутно свои волосы были для нее смыслом и хлебом насущным. Вырез ее белой блузки-поло был оккупирован заколками-защипами, которыми она по-хирургически точно орудовала, создавая очередной шедевр. В свободное от шедевров время мама готовила однообразно простые блюда – жареная картошка, куриный суп, бараньи котлеты, смотрела детективы, убеждала Каспара сделать стоматологическую карьеру и ругала отца.
Мать была карательной и волевой составляющей семьи. Отца Каспар совсем не боялся, и в его компании чувствовал интригующую свободу. На фоне матушкиной занятости отцовский образ жизни казался таинственным и аристократичным. Встречи на ипподроме (не существующем в маленьком городе!), ночные телефонные разговоры с понижением тона, портреты западных рок-звезд в его маленькой студии звукозаписи, где он, как выражалась мама, вершит свои «темные дела»… – все это вкупе со смуглым обаянием создавало необычную харизму. К тому же отец был красив. Когда он сел в тюрьму на шесть лет, мать позвонила своей сестре и устало сказала:
– Я тебе говорила, что он подлец. Выбрал такой неподходящий момент. Мы на мели, а он…
Сестра – а для Каспара она была тетей Гулей или просто Айгуль – не вняла. И она, и все матушкины подруги находились под обаянием симпатяги. Хотя тетка была умнее всех, даже влюбленность в свояка не мешала ей шумно сочувствовать матери:
– Рорик, мы найдем тебе другого мужа. Перспективного архитектора.
Сама Айгуль побывала замужем три раза, но мятущаяся ее душа не знала покоя.
Братьев и сестер Каспару заменяло общество Шерифа. Крови колли и немецкой овчарки в нем так удачно смешались, что создавалось впечатление удачно выведенной отдельной породы. Жизнерадостного пса привела Айгуль, имя ему придумал отец, предрекая свои проблемы с властями, кормила и чесала мама, а любил и выгуливал Каспар. Любил больше, чем кто-либо, или ему так казалось: он ведь относился к Шерифу, как к родне. Правда, порой Каспару не хватало в нем субординационной этики – беспечный четвероногий одинаково радовался всем домашним, а также чужим или одинаково всех игнорировал, в зависимости от ситуации. А ведь мог бы эмоционально выделять своего наперсника по затеям – все-таки в семейной иерархии Каспар мыслил себя непосредственным начальником над четвероногим. Причем начальником попустительствующим: любимейшей провокацией коварного дитяти было утреннее приглашение нарушить «диванное» табу. Шерифу запрещалось взбираться на человеческое ложе, и он не претендовал. Но Каспар сладостно и упорно вводил его в искушение, давая каверзную команду. Пес навострял локаторы и умильно наклонял голову, призывая прекратить испытание. Делал вид, что не понимает, чего от него хотят, тихо скулил от пытки соблазном и в конце концов одним легким и резким прыжком перечеркивал все условности воспитания.