Допустим также, что наша способность к обучению является чем-то, что нам неподконтрольно. И в самом деле, некоторые из нас контролируют эту способность лучше, чем другие. Почему Бог не сделал всех нас хорошими учениками, чтобы мы могли понять, что хорошо, а что плохо, без того чтобы обязательно подвергаться ужасному злу? Подобные размышления приводят многих к выводу о том, что Бог мог бы с легкостью создать мир, в котором было бы меньше страданий. И тот факт, что Он не сделал этого, якобы является доказательством того, что Он либо не существует, либо не достоин нашего поклонения.
Но если вы действительно верите в Бога, такие аргументы могут показаться очень слабыми. Ибо, кто мы такие, чтобы говорить о том, что Бог мог бы сделать свою работу лучше? Если Бог существует, то Он неизмеримо умнее, чем мы. Поэтому, если Он создал мир, наполненный страданиями, то, должно быть, Он сделал это из веских соображений, даже если эти соображения ускользают от нашего жалкого разума.
Такой ответ может показаться неудовлетворительным. Ибо он сводится к утверждению о том, что, если нам когда-нибудь представят рациональные причины усомниться в Боге, мы просто должны согласиться с тем, что наш интеллект ограничен и что то, что кажется нам иррациональным и противоречивым, имеет смысл с божественной точки зрения. Но это всего-навсего означает отказ от роли разума в религиозной вере. Вы не можете иметь одновременно и то и другое. Нет смысла защищать свою веру, используя разум (логику) в том случае, если вы не верите в то, что разумные аргументы против веры имеют какую-либо силу.
Именно в этом случае верующий, похоже, прекращает думать о проблеме зла.
Самые лучшие попытки решить эту проблему рационально являются, по сути, вариантами довода о том, что в конечном счете все, что ни делается, делается к лучшему. Но, чтобы принять это, нам потребуется вера, которая отрицает разум, ибо наша логика говорит нам о том, что это не самое лучшее, что мог создать Бог. Если атеистов можно обвинить в том, что, по их утверждению, они знают все лучше Бога, то верующих можно обвинить в том, что они утверждают, что их знания выше логики. Какое из обвинений серьезнее?
Смотрите также
8. Добрый Бог
17. Пытать или нет?
18. Требования логики
58. Божественное повеление
96. Семья прежде всего
Сэлли была одним из немногих мореплавателей, чье судно регулярно заходило в эти воды, и поэтому, оказываясь в этих местах, она всегда вслушивалась в радиоэфир, чтобы узнать, нет ли там сигналов бедствия. Поэтому, когда ей стало известно о том, что в результате взрыва на одном из судов десятки людей оказались в океане без спасательных шлюпок, она немедленно отправилась к ним на помощь.
Но она тут же получила второе послание. Рыболовное судно ее собственного мужа тонуло, и он тоже нуждался в помощи. Но чтобы добраться до него, ей нужно было еще больше удалиться от тех десятков людей, которые тонули. При ухудшающейся погоде и отсутствии других судов, отвечающих на сигналы бедствия, Сэлли было ясно, что тот, к кому она отправится во вторую очередь, возможно, уже утонет к тому времени, когда она прибудет на место происшествия.
Времени на раздумья не оставалось. С одной стороны, не спасти своего мужа означало предать их любовь и доверие. С другой стороны, ее муж был умным человеком, и поэтому разве он не увидел бы смысла в том, чтобы спасти двенадцать вместо всего лишь одного человека? Она знала, куда ей хочется отправиться сначала, но она не знала, куда она должна отправиться.
Большинство специалистов по этике считают, что мораль требует равного уважения всех людей. Как сказал однажды Джереми Бентам: «Каждый человек считается за одного, и никто не считается больше чем за одного». Однако такая точка зрения, похоже, противоречит сильному внутреннему ощущению того, что у нас есть особые обязательства перед членами семьи и близкими друзьями. Конечно, ведь родители, к примеру, всегда должны ставить благополучие своих детей выше благополучия чужих?
Не так быстро. У родителей, действительно, есть особые обязанности перед своими отпрысками. Это значит, что от них требуется проследить за тем, чтобы дети были сыты, но они вовсе не должны следить за тем, сыты ли чужие дети. То же ли это самое, что сказать, что они должны ставить благополучие собственных детей выше, чем благополучие чужих детей?
Рассмотрим, например, ситуацию, когда идет соперничество за места в хорошей школе. Если в такой школе есть всего одно свободное место, на которое претендуют два учащихся, тогда каждая пара родителей обязана привести такие доводы, которые бы позволили их ребенку получить это место. Но чтобы соперничество проходило честно, доводы обеих сторон должны быть рассмотрены, исходя из их преимуществ и благополучия обоих детей. И если кто-либо из родителей попытается нарушить эти основные принципы справедливости, то он будет не прав. Они переступят черчу между приемлемой и достойной похвалы родительской заботой о своем отпрыске и отсутствием уважения к благополучию других.
Здесь, похоже, работает принцип, согласно которому мы вправе концентрировать свою энергию и внимание на семье и друзьях, а не на незнакомых людях, если только, поступая так, мы относимся справедливо ко всем людям.
Однако, какими бы ни были принципы, они не являются слишком полезным руководством к реальной жизни. Справедливо ли одаривать своих детей дорогими игрушками, в то время как другие дети умирают от голода? Справедливо ли адекватным, умным родителям получать самые лучшие места в государственных учреждениях, в то время как другие обычно менее богатые родители не могут воспользоваться тем, что предлагается? Справедливо ли помогать своим детям делать домашние задания и таким образом улучшать их успеваемость по сравнению с успеваемостью детей, чьи родители не хотят или не в состоянии сделать то же самое?
На одни из этих вопросов ответить труднее, чем на другие. Но если только вы не убеждены в том, что мы должны думать лишь о себе и своей семье, подобные дилеммы возникнут и перед вами на определенной стадии вашей жизни. Дилемма Сэлли особенно остра, поскольку поставлена под угрозу человеческая жизнь.
Но вопрос, который она должна задать себе, адресуется и нам всем: вправе ли я ставить благополучие своих близких выше благополучия других людей?
Смотрите также
27. Выполненный долг
29. Зависимость от чьей-то жизни
89. Убей и дай умереть
97. Моральная удача
97. Моральная удача
Метт посмотрела в глаза своему мужу, жившему отдельно от нее, но не нашла там ни тени раскаяния.
«Ты говоришь мне, что хочешь вернуть нас, — сказала она ему. — Но как мы можем сделать это, когда ты даже не признаешься в том, что поступил неправильно, когда бросил меня и детей?»
«Потому что в душе я не думаю, что поступил неправильно, и я не хочу лгать тебе, — объяснил Пол. — Я ушел, потому что мне нужно было уйти, чтобы последовать за своей музой. Я ушел во имя искусства. Разве ты не помнишь, как мы, бывало, говорили о Гогене и о том, что и ему пришлось сделать то же самое? Ты всегда говорила, что он совершил тяжелый, но неплохой поступок».
«Но ты не Гоген, — со вздохом произнесла Метт, — именно поэтому ты и вернулся. Ты признал свое поражение».
«Знал ли Гоген, что он добьется успеха, когда уходил от жены? Никто не знает подобных вещей. Если он был прав, то прав и я».
«Нет, — сказала Метт. — Его риск окупился, и поэтому он оказался прав. А твой нет, и поэтому ты оказался не прав».
«Его риск! — вскричал Пол. — Не хочешь ли ты сказать, что удача различает правоту и неправоту?»
Подумав несколько секунд, Метт ответила: «Да. Наверное, именно это я и хочу сказать».
Источник: Одноименное эссе из книги Бернарда Уильямса «Моральная удача» (Кембридж Юниверсити Пресс, 1981).