Скворцы — прекрасные птицы, гораздо больше ласточек и чуть побольше воробьев.
Их перья отливают всеми цветами радуги, хотя, на первый взгляд, они совершенно зеленые. Кажется, что оперение этих птиц, окрашенное в густой зеленый цвет с необычайным богатством оттенков и переливов, состоит из миллионов разноцветных блестящих бисеринок.
А вот петь скворцы не умеют. Они испускают что-то вроде крика. И так как обычно они живут большими стаями, то устраивают иногда такой гам, какой в состоянии устроить только буревестники на берегу озера или моря. Но скворцы не водяные птицы, как буревестники. Они питаются не рыбой, а мухами, червяками, защищая тем самым растения от насекомых-вредителей. Поедая пчел, скворцы приносят этим вред.
Когда наступала весна, ребята в нашем квартале не давали им покоя.
Скворцы делают гнезда в земле. Они выкапывают длинную яму, конец ее расширяют — получается что-то вроде комнаты, кладут там яйца и выводят птенцов. Нередко эта яма представляет собой настоящую подземную галерею, с несколькими выходами, как шахта.
Обнаружить их гнездо было совсем нетрудно. Достаточно найти на берегу какой-нибудь поток или канавку и прислушаться. Скворцы ходили вокруг, останавливались около входа в гнездо, внимательно осматривали его со всех сторон и если ничего не замечали, то забирались внутрь. Иногда их чириканье там, внутри, превращалось в настоящий концерт, который был слышен наверху.
Вообще поймать скворца тоже нетрудно. На то существовало у нас два способа.
Интересней был такой: к яме, где находилось гнездо, приставляли зеркало. Скворцы, увидев себя в зеркале, подозревая, что какой-нибудь чужой скворец пытается занять их гнездо, со злобой бросались на него. Но лишь только кто-нибудь из них высовывал наружу голову — хвать! Он попадал к нам в руки и напрасно пугал нас тогда своим сильным клювом.
Другой способ заключался в том, что яму с гнездом закрывали, а птиц доставали сверху мотыгой или каким-нибудь другим инструментом. Но так можно было убить их понапрасну, засыпав нечаянно землей.
Что мы делали с теми птицами, которых ловили? Играли ими, и они погибали в наших руках. Скворцов даже не едят. Мы просто получали удовольствие от их ловли, хотя занятие это было небезопасно. Не только потому, что мы пропускали уроки в школе и нам за это попадало, но, мне помнится, один раз из какой-то ямы, куда мы засунули зеркало, вместо скворца вылезла большая змея, ужасно нас напугавшая.
Однажды я поймал не одного, а двух скворцов — самку и самца — да еще нашел в их яме четыре яичка. Яички были не меньше голубиных. Этим я одержал большую победу. Никто еще не отмечал такой победы в истории ловли скворцов.
Дома я отыскал старую клетку, устелил ее травой, положил яйца и впустил туда супружескую пару.
Птицы растерянно вертелись по клетке, испуская вопли негодования, потом стали яростно клевать проволоку и планки клетки, пока в кровь не разбили клювы. Утомившись в борьбе со своей темницей, они легли, раскинув крылья, поддерживая друг друга, в полной отчаяния позе и устремили свой удивленный и сердитый взгляд на яички, словно хотели им сказать:
«Вы нам не нужны! Для нас все кончено».
Потом, немного отдохнув, оба вскочили, будто сговорившись, и как безумные стали клевать яйца. Через несколько минут вся клетка и прекрасные птицы были измазаны яичным желтком…
Мне стало жаль их. Но я не освободил птиц — ведь так трудно поймать сразу парочку. Когда они уничтожали яйца, у меня мелькнула мысль открыть дверцы клетки. Но я был бессердечен — и не освободил скворцов.
Я говорил себе, что они привыкнут. Уверял себя, что они проголодались, потому и поклевали яйца. Я даже начал сердиться на них за это. Бывают же такие злые животные и птицы, которые съедают своих детей! У нас была когда-то такая кошка.
Я пошел, убил несколько мух, накопал червяков и принес птицам. Но они даже не повернули голов. До чего же злопамятны! Я тоже здорово разозлился.
— Буду я тут с вами возиться целый день! Не хотите есть — можете подыхать! — сказал я и ушел, уверенный, что скворцы возьмутся за ум, почувствовав голод.
Но птицы были раздражены больше, чем я предполагал. Они не дотрагивались ни до мух, ни до червяков ни в тот, ни на следующий день.
Утром третьего дня они еле держались на ногах от голода и от борьбы, которую вели с клеткой. Но я, бессердечный, смотрел на их отчаянную борьбу и не освобождал. Нашла коса на камень! Я хотел их принудить: или пусть они привыкнут к заточению, или пусть погибают! До чего же я был бездушен и зол!