— Бедняжки!
Ласточки, что были послабее или слишком устали от большого перелета — ведь они долго летели до Албании из Венгрии, Германии и даже из еще более отдаленных мест Европы, — не могли лететь дальше.
Караван остановился — не знаю, почему: может быть, потому, что лошадям самим стало жалко несчастных птиц, а может, потому, что их остановил Хюса. Он протянул мне птичек на ладони. Это были три ласточки, черные, с белыми брюшками, с красными и пепельными крапинками. Крылышки их шуршали, как бумага, а кончики хвостов кололись, как ножницы.
Ласточки были еще теплые; я положил их себе на колени и стал ласкать. А когда почувствовал, что в мягкой грудке одной из них трепещет сердечко, то затрепетал еще сильнее, чем оно.
— Они живы! — воскликнул я радостно. — Они живы, мама!
Мне показалось, что от моих слов караван тронулся и пошел своей дорогой и снова весело зазвенели на лошадях колокольчики.
Ласточки, оглушенные ударом тока и разбившиеся при падении, понемногу начинали приходить в себя. В ответ на каждое их движение я издавал радостный возглас. Хюса шел рядом, заглядывал ко мне в ящик и тоже радовался. И все радовались, когда я сообщал, что делают ласточки. Лаши уже не пугалась толчков, она высунула голову из ящика и смотрела на меня так, будто просила своими глазами и мяуканьем:
«Мяу! Мяу! Дай мне тоже одну ласточку, я поиграю с ней! Друзья мы или не друзья? Я тоже хочу поиграть с ласточкой!»
Но я понимал: кошка станет играть с ласточками так же, как играет с мышами, которые попадаются ей в когти.
— Нет, кисонька! Ты обманываешь меня! Теперь, когда ласточки выздоравливают, ты хочешь их задушить! Не дам я тебе ласточек! Ты сделаешь им больно! Знаю я тебя, плутовка!
Но кошка, понимавшая меня, не прекращала своих просьб и благодушного мяуканья:
«Мяу! Мяу! Не обману, головой ручаюсь! Ну дай и мне одну поиграть! Я тоже хочу немножко поиграть! Что ж, по-твоему, мне не скучно в этом ящике?»
В то время как Лаши так просила меня, а я искоса следил за нею, две ласточки забили крылышками, поднялись с моих колен и выпорхнули из ящика. Я даже не заметил, как они вспорхнули. Когда я опомнился, они уже исчезли в огромной стае, летавшей над нашими головами и наполнявшей воздух щебетанием. Мою радость нельзя было описать.
Третья ласточка, та, что осталась, тоже забила крылышками, но взлететь не смогла. У меня дрогнуло сердце. Я гладил ее, брал в руки, целовал, поднимал вверх. Бедная птичка вздрагивала крылышками, но никак не могла оторваться от моих рук и подняться в воздух. Ее коготки впились мне в руку, кололи пальцы, но улететь ласточке все же не удавалось.
Наконец, измученная, она все-таки решилась: несколько раз громко чирикнула своим друзьям, сидевшим на проводах поодаль от нас, и взвилась в воздух. Я видел, как она металась, поднимаясь все выше. Вот она поднялась уже высоко, но вдруг, так и не долетев до своих друзей, упала вниз как камень. Я в ужасе закрыл глаза и громко зарыдал.
— Бедная ласточка! Упала прямо в ручей, — сказала бабушка.
Хюса подошел, вынул меня из ящика, взял на руки и начал качать, утешая при этом такими словами:
— Ну пойдем, герой мой, пойдем! Разве мужчины плачут?.. Перестань, перестань, что это ты, в самом деле, расплакался! Дай я пощекочу тебя!
И он щекотал меня, но я не перестал плакать даже тогда, когда бабушка посадила меня перед собой на лошадь и стала целовать и ласкать меня.
Впоследствии я часто с грустью думал об этих ласточках, да и теперь, когда думаю, мне становится грустно. Мы тоже тогда пустились в долгий путь, как эти ласточки. И кто-то из нас также едва не погиб в пути, как эта несчастная ласточка. Да, так оно и было: моя годовалая сестренка заболела и чуть было не умерла на следующий день, но нам удалось ее вылечить. А бедную ласточку вылечить я не смог: может быть, потому, что не умел лечить — ведь я был еще совсем маленький, — может быть, потому, что ее уже нельзя было вылечить.
А наша кошка, бессердечное существо, еще хотела их заживо растерзать!
Я целый месяц не разговаривал с Лаши и не ласкал ее. Раза два даже дал ей ногой пинка, хотя и понимал, что это несправедливо.
Вот что хотелось мне рассказать вам о моем первом путешествии, путешествии, которое мы совершили на лошадях из Эльбасана в Корчу тридцать семь лет назад.
ПЛОТВИЧКА
То, о чем я вам сейчас расскажу, случилось во время моего второго путешествия. Это путешествие я проделал на автомобиле и лошадях.
Я уже говорил вам: тогда в Албании почти совсем не встречалось автомобилей. Хорошо, если автомобильное сообщение имелось в одном — двух местах. А в Эльбасане автомобилей не было и в помине.