Я вернулся в Эривань. Войдя в свою комнату, я первым де-лом извлек бесценный подарок и, не почистив платье от пыли, не отдохнув с дороги, прижал свирель к губам. Но... сколько ни дул, свирель безмолвствовала... Я складывал губы на все лады: то прижимал к ним инструмент, то держал поодаль. Си-пит свирель - и только! Утомившись порядком, я спрятал ее в ящик и, огорченный, ушел на работу.
Вернувшись с работы и еще не пообедав, я опять взялся за свирель и опять начал дуть в нее. Тщетные усилия! Я решил, что свирель в дороге испортилась, но, внимательно осмотрев ее со всех сторон, убедился, что она цела и невредима.
Велик аллах! Свирель цела, но не издает ни единого звука.
Я отложил ее в сторону, пообедал и вышел погулять. Вер-нувшись, я опять взялся за инструмент, но он продолжал толь-ко сипеть.
Великий творец, что это за несчастье! И за что ты лишаешь меня удовольствия, которым обладает любой чабан? Чем я со-грешил перед тобой?
Эти страстные обращения к аллаху тоже не помогли, - как я ни бился, свирель не звучала. Я стал до мельчайших подробностей припоминать, как играл Пирверди; воспроизвел все его движения: как он держал свирель, как складывал паль-цы, сжимал губы. Стараясь в точности подражать двоюродно-му брату, я не упустил ни одной мелочи, но проклятая свирель продолжала упорно молчать в моих руках.
Однажды утром, встав с постели и одевшись, я наспех вы-пил стакан чаю, чтобы бежать на службу, но перед тем как выйти, на всякий случай опять поднес свирель к губам...
Ах, какое блаженство! Свирель зазвучала, она издала один из тех звуков, какие извлекал из нее Пирверди...
Ах, брат мой, где ты? Я бы крепко обнял и расцеловал те-бя, мой добрый, мой любимый брат!
Взглянув на часы, я обнаружил, что уже на полчаса опоз-дал на работу. Несколько раз я поцеловал свирель, осторожно положил ее в коробку и выбежал на улицу. Ах, как прекрасен мир! Солнце, жара, уличная пыль, люди, горы, камни, трава, деревья - все они в это прекрасное утро выглядели как-то по особенному и словно поздравляли меня, весело улыбаясь. Моя свирель запела!..
Прибежав в канцелярию, я радостно приветствовал сослу-живцев, а некоторым шепнул на ухо, что свирель моя зазву-чала.
Я сел на свое место, достал бумаги и начал писать. Но я плохо соображал, что пишу, разговаривая с сослуживцами, не понимал, что говорю. Все мои мысли были со свирелью. Я по-ложил часы на стол и трепетно следил за стрелками, мысленно гоня их к трем, чтобы схватить шапку и бежать домой.
В этот момент меня вызвал начальник:
- Сейчас же напиши кермечатахскому старшине приказ, чтобы собрал у населения пятьдесят четыре повозки и второго нюня доставил в Эривань в распоряжение командира казачь-ей части полковника Афанасьева. На этих повозках казачья часть выедет в лагеря - в деревню Канакир. Напиши, что приказ подлежит обязательному исполнению в срок, иначе старшине нагорит...
Выслушав распоряжение начальника, я ответил: "Слуша-юсь!" - и вернулся в канцелярию. Составив бумагу, я принес ее начальнику на подпись. А он, прочитав две строчки в нача-ле и несколько слов в конце приказа, взял перо и подмахнул подпись. Возвращая мне подписанную бумагу, он только ска-зал:
- Отправить срочно, сию же минуту!
Приказ был тотчас зарегистрирован, положен в пакет и от-правлен по адресу.
Но какие там повозки? Какие казаки? Разве могли умес-титься в эту минуту в моей голове такие вещи! Я был занят только свирелью, и, кроме нее, для меня ничего не существо-вало. И я настолько был захвачен в этот день мыслями о сви-рели, что вместо повозок написал в приказе: свирели-флейты.
Получив злополучный приказ, старшина передал его про-читать писарю, а потом объявил населению, что начальник требует пятьдесят четыре свирели, то есть флейты. Все приш-ли в удивление. Как можно сразу собрать такое количество свирелей, и для чего наконец казакам столько свирелей? К то-му же ведь на свирелях не поедешь, это не лошадь, не осел! В конце концов старшина и сельский писарь, как лица наибо-лее сведущие в таких делах, объяснили крестьянам, что прави-тельство, вероятно, хочет возложить на население расходы по комплектованию военных оркестров.
После долгих толков и пересудов решили послать в город трех аксакалов поискать там на базаре свирели и закупить их. Остальные свирели решили собрать у пастухов. Кроме того, было решено подать губернатору прошение о том, чтобы впредь расходы по комплектованию военных оркестров с крестьян не взыскивались, так как селение Керме-Чатах бедное.
Квартировавшая в городе Эривани казачья часть собира-лась второго июня прибыть в Канакир на отдых. Для перевоз-ки части командир затребовал у начальника пятьдесят четыре повозки. В ответ была получена бумага от начальника, что к назначенному дню требуемые повозки будут доставлены.
В этот самый день, второго июня, когда ожидались повозки, полковнику Афанасьеву докладывают, что кермечатахский старшина принес пятьдесят четыре флейты.
Удивленный полковник не принял флейт и потребовал по-возки. Старшина стал утверждать, что ничего о них не знает, и в оправдание предъявил приказ начальника, где ясно было написано о флейтах.
Яростно затопав ногами и выругав родителей старшины, полковник забрал его, есаула и флейты и в сопровождении нескольких казаков поспешил в управление начальника выяс-нить в чем дело.
Вот и вся история.
В конце концов игра на свирели,, принесшая мне столько горьких переживаний, не дала никаких результатов. Как выяс-нилось вскоре, я не получил от аллаха таланта, которым обла-дал мой двоюродный брат Пирверди, - извлекать из деревян-ной трубкой чарующие звуки.
Прошло некоторое время, и мое увлечение музыкой настоль-ко прошло, что я вовсе забросил злополучную свирель.
1926