Дядюшка Косма вырезает на табакерке рисунок, изображающий два героических эпизода своей юности. Оба события для него одинаково значительны, воспоминание о них он пронес через всю жизнь; даже сейчас они продолжают волновать его, как смутный напек военного марша. На одной стороне табакерки изображен человек, повергающий наземь другого, а на оборотной — тот же человек поражает кинжалом свирепого вепря. Для дядюшки Косма оба эти события, героем которых был он сам, одинаково важны, и старый дуб взирает на работу художника с тем же торжественным равнодушием, с каким он присутствовал при свершении подвигов, запечатленных на роговой табакерке.
Но трагическое одиночество старого пастуха вдруг нарушается, из чащи на поляну выходит молодой швейцарец-углежог, Он высок и строен, на его лице, перемазанном сажей, играет наивная детская улыбка. Он насвистывает арию из «Травиаты» и еще издали показывает старику черную бутыль.
Дядюшка Косма поднимает голову, окидывает юношу презрительным взглядом и, погрозив ему пальцем, говорит: «Нет!»
Но юноша продолжает идти.
— Я же сказал, не-е-т! — кричит старик. — Молока ты у меня не получишь, ей-богу, не получишь. Хочешь пить, попей керосину с порохом! И убирайся к дьяволу вместе с теми, кто тебя привел сюда!
Юноша не понимает ни слова: пастух объясняется на грубом диалекте. Улыбаясь и продолжая показывать бутыль, он усаживается рядом со стариком.
— Молока бы? — произносит он гортанным голосом.
— А пулю не хочешь? Эх ты, падаль! Разве ты мужчина? — говорит дядюшка Косма с царственным презрением. — У тебя голубые глаза, а руки и ноги маленькие, как у бабы. Взгляни-ка на эту табакерку: она из рога. Знаешь, что такое рог? Рога! Ты женат?
— Что?
— Как тебя зовут?
— Что?
— Ничего не понимает! — смеясь, восклицает дядюшка Косма. — Разве это люди? Жена, жена, говорю, у тебя есть?
— Нет, — отвечает юноша, улыбаясь ясными блестящими глазами. — А дочки у вас есть?
— Есть, да не про твою честь. Если хочешь, они сплетут тебе веревку для удавки.
— Что? Папаша Косма, а я знаю ваших дочек! Я их видел, когда они танцевали на площади возле церкви. В воскресенье.
Теперь закричал старик:
— Что? Что? Что ты знаешь, подонок, подлые твои глаза, рогоносец несчастный! Если ты еще хоть раз посмеешь назвать меня папашей Косма, я тебя изобью, ей-богу, изобью!
Но юноша продолжает улыбаться, постукивая пальцами по бутылке. Слышно, как в чаще леса печально стонет ветер, удары топоров раздаются все ближе.
— Тьфу! Эти дьяволы все ближе и ближе! — говорит дядюшка Косма. — Послушай, вы что, все тут порубите?
— Что?
— Вы все здесь порубите? Вот так. — И он жестом показывает, как рубят деревья.
— Все.
— И дуб этот тоже? — спрашивает старик, дотрагиваясь до ствола.
— Да!
— Убирайся вон! — взрывается вдруг дядюшка Коска. — Проваливай отсюда, подлая твоя душа! Убирайся, не то я тебя убью, раздавлю, как мокрицу!
— Что? — Юноша больше не смеется, он вскакивает на ноги, не на шутку напуганный дикими воплями старика,
— Боишься? — кричит дядюшка Косма. — Боишься взглянуть мне в глаза? Ах ты, сопляк, ах ты, дрянь паршивая, меня, старого ястреба, ты хочешь согнать с насиженного гнезда! Да я тебе глаза вырву! Убирайся! Чего стоишь? Видишь, что вырезано на этой табакерке?
— Что?
— Я вот тебе покажу «что»!
Дядюшка Косма встает, подходит к юноше и сует ему под нос табакерку.
— Видишь? — говорит он. — Этого человека я убил. Понимаешь?
— Да, — кивает юноша, не сводя с табакерки добрых испуганных глаз.
— Так вот, я загубил эту христианскую душу, загублю и тебя, и твоих друзей, как только вы сунетесь сюда рубить лес. Понял? Так им и передай. И убирайся отсюда немедленно, сию же минуту, иначе плохо будет!
Юноша все прекрасно понял. Опустив голову и улыбаясь, он медленно идет к лесу. Он думает о хорошеньких дочках старика, одна из которых, белая и тонкая, как лилия, улыбнулась ему вчера большими черными глазами.
«Я бы на ней женился, — думает он, — да старик смотрит волком. А все-таки он славный! Кто его знает, чем еще все кончится».
— Папаша Косма! — кричит он, обернувшись. — Привет вашей дочке!
— Ну погоди, козел рогатый, погоди! — Старик, словно кошка, вскакивает на ноги и срывает с дерева ружье. Юноша, смеясь, как ребенок, удирает в лес.
— И пороху тратить не стоит! — говорит дядюшка Косма, презрительно покачивая головой. — Разве это люди! Теперь небось побоятся ко мне лезть!
И он снова принимается за табакерку. А в ударах топоров, эхо которых разносится по всему лесу, слышится: