Черепаха выпустила из своего купола головку и лапы, и женщина почувствовала, как мягкие коготки царапают кожу ее загрубелой ладони, словно хотят впиться и высосать из ее крови злой яд.
И тогда желание спасти свою подругу, вернуть ей свободу подавило в женщине животный инстинкт самосохранения. Она завернула черепаху в платок, надела башмаки и сбежала вниз по высокой лестнице. Ока зажмурила глаза, когда пробегала мимо той двери. Незаметно выскользнув из дома, женщина пустилась в путь и шла долго-долго, через весь ночной город, сверкавший радужными огнями, шла до тех пор, пока не достигла огородов за городскими степами, где в одиноком лепете ручья звучал голос самого бога.
Пальма
(Перевод В. Торпаковой)
Один писатель, чье имя вам, вероятно, нетрудно угадать, решил подарить свое перо кухарке для записи расходов.
Слишком много огорчений стала доставлять ему литература. Дело даже не в том, что его утомила та непрерывная умственная работа, которая превращает художника слова в точильщика, вечно занятого оттачиванием своего ножа. Речь идет об огорчениях куда более серьезных. Самую большую неприятность причинил писателю налоговый инспектор, которому вздумалось взимать с него налог за то, что он пишет книги, и который потребовал сведения о доходах с движимости. Вслед за этим муниципалитет безо всяких церемоний обложил налогом не только его профессию, но и практику: продажу собственных книг. Были у писателя враги и помельче: издатель, не заботившийся о распространении его книг, книготорговцы, следовавшие его примеру, критики, которые, прочитав его книгу, чистосердечно признавались, что ничего в ней не поняли, и писатели, которые умышленно или ненароком заимствовали лучшее из его романов и новелл и в результате имели у читателей гораздо больший успех, чем он.
Поразмыслив над всем этим, он решил, что впредь не только не будет писать, но и постарается избавиться от свойственной художнику манеры мышления. Ему захотелось стать самым обыкновенным человеком и заняться самыми обычными делами. К тому лее, прикинув в уме доход с капитала, он обнаружил, что его вполне хватит на то, чтобы жить беззаботно и просто, занимаясь только своим садом.
Итак, подарив перо кухарке — она давно его выпрашивала, — писатель спустился в сад, чтобы провести там часы, которые обычно проводил за письменным столом. По правде сказать, он плохо знал свой сад и сам никогда за ним не следил. Поэтому первым делом он решил обойти его и хорошенько с ним познакомиться.
Ему казалось, что он разгуливает по страницам учебника геометрии: такими безукоризненно круглыми, треугольными и квадратными были все эти клумбы, а в середине каждой из них красовалось всякий раз новое растение, непохожее на другие. С радостным удивлением обнаружил он, что сейчас, в сентябре, цветут хризантемы.
В одной из аллей был устроен увитый виноградом навес, под которым стояла скамейка. Она сразу же вызвала в воображении писателя привычный образ. «Эта пахнущая краской зеленая скамейка словно выросла здесь и сама кажется частицей той зелени, что окружает ее».
И писатель тут лее рассердился на себя: к черту литературные образы — эту язву на голой и здоровой коже действительности! Скамейка сделана из дерева, сколотил ее столяр, она поставлена здесь для того, чтобы сидеть на ней. Писатель сел и посмотрел вверх, но вовсе не затем, чтобы полюбоваться игрой оттенков зеленого и голубого. Как кот, который притворяется, что созерцает небо, а сам в это время следит за птичкой на ветке, так и писатель, глядя на небо, считал кисти винограда, мысленно прикидывая их вес.
Но в эти расчеты невольно вторгались непрошеные мысли; ведь мозг работает сам по себе, не считаясь с нашими желаниями! И писатель с испугом заметил, что думает о том, как позавидовали бы ему некоторые коллеги, увидев этот прелестный сад, где он может блаженствовать сколько угодно. А что касается литературных образов, то напрасны все его старания освободиться от них — они обступают его со всех сторон, совсем как эти виноградные гроздья, что вырисовываются в сияющем небе, будто на японской лакированной шкатулке.
Проклятие! Он должен избавиться от этих сравнений и, раздавив их, точно грозди винограда, извлечь из них чистое вино простоты.