— Мне… мне так жаль, — заикаясь, произносит она, отступая к борту лодки, и блюет в воду внизу.
Аля бросает салфетку на пол и подходит к больной женщине, чтобы придержать ее волосы и прошептать слова утешения. Грудь сжимается. Это та Алена, с которой я вырос. Девочка с нежным сердцем, которая не боялась показать мягкую сторону себя, а не пряталась за стальным щитом, который она постоянно держит, притворяясь, что ничто и никогда больше не сможет причинить ей боль.
Когда звуки рвоты прекратились, Аля проводила Бекки обратно в каюту, а по лестнице вбежала взволнованная Женевьева с дикими глазами и выражением застывшего ужаса на лице.
— О, mon dieu (пер. Боже мой), — пробормотала она, медленно моргая глазами. — Я сейчас все уберу и вернусь…
— Все в порядке. — Голос Алены раздается из-за спины Женевьевы, которая вздрагивает, прежде чем обернуться. В одной руке у Алены две бутылки пива, в другой — пакет с чипсами. — Я все предусмотрела.
Женевьева прикусила губу, выглядя ужасно извиняющейся.
— Мы испортили вам романтический вечер.
Я разражаюсь смехом, потому что ох уж эта ирония.
— Вовсе нет, все в порядке, — заверяю я ее. На самом деле, я не могу придумать ничего более романтичного, чем потягивать пиво и делить пакет чипсов с Аленой.
Через пятнадцать минут Аля переоделась в штаны для йоги и футболку, а ее волосы были собраны в пучок на макушке. Я все еще ношу одежду, которая на два размера мне мала, но я отказался от пиджака и галстука и расстегнул несколько первых пуговиц на рубашке.
Теперь мы сидим на палубе, скрестив ноги, прижавшись спинами к носу корабля, откуда открывается прекрасный вид на огромное, усыпанное звездами небо. Никто из нас ничего не говорит, но настроение изменилось. Оно стало менее напряженным, более расслабленным.
Аля ловко откручивает пробку с бутылки пива и протягивает ее мне. Затем она делает то же самое со своей бутылкой и поднимает ее в тосте.
— Za tvoye zdorovye! — отвечаю я, прикладывая свою бутылку к ее.
Когда она делает глоток, сухожилия на ее шее работают при глотании, и, блядь, от этого вида мой член дергается. Вообще, от близости с Алей у меня болит член. Я сплю на диване в офисе — нелегкий подвиг для мужчины моего размера — потому что я нахожу маленькие звуки во сне, которые она издает, возбуждающими. К тому же она ясно дала понять, что мы не будем устраивать вечеринку с ночевкой.
— Боже мой, — задыхается она, с довольным вздохом отрывая бутылку от губ. — Мне это было необходимо.
Полная луна бросает белый свет на воду, заставляя ее искриться, как сверкающие бриллианты. Как бы ни была она прекрасна, это не самый захватывающий вид, открывающийся передо мной. Даже близко нет.
— Надеюсь, это была не единственная пара ковбойских сапог в шкафу. Они тебе идут. — Как и топик и джинсовые шорты.
Алена поворачивается ко мне с улыбкой, первой искренней улыбкой за долгое время, и по моему позвоночнику пробегает мурашка. Ее голубые глаза сверкают, морщинки в уголках, а на щеках расцветает нежный румянец.
— Я посмотрю, что смогу найти, — обещает она. На мгновение она вздрагивает. — Бедная морская болезнь Бекки. Говорят, это серьезное заболевание.
Мы обмениваемся взглядами, и, как в молодости, это все, что нам нужно, чтобы взорваться от смеха. Когда мы начинаем, мы действительно начинаем. Алена откидывает голову назад, ее тело вздрагивает. Я давно так не смеялся, сколько себя помню, и мне приятно дать волю чувствам, тем более что все было так напряженно.
В груди разливается тепло. Ощутимое напоминание о том, как сильно я скучал по легкому подшучиванию, по внутренним шуткам. Это то, чем мы были, то, что у нас было.
— Знаешь, что мне это напомнило? — Алена хихикает, вытирая слезу. — Тот случай, когда на Рождество после смерти папы ты решил открыть бутылку шампанского с помощью шпаги. Только в итоге ты разрезал занавески пополам, и шампанское облило всех в комнате. Клянусь, я думала, что твой отец убьет тебя.
— Я тоже думал, что он меня убьет, — говорю я, поднося бутылку к губам.
— Это был не самый умный поступок, — признает она, доставая чипсы из пакета, лежащего между нами. — Но я неделями хихикала, вспоминая об этом.
Я до сих пор улыбаюсь при этом воспоминании. Прошло несколько месяцев после смерти отца Алены, и за все рождественские каникулы она ни разу не улыбнулась, но я отчаянно хотел это изменить.
Тот поцелуй изменил для меня все. Она постоянно была у меня на уме, другие девушки пытались привлечь мое внимание, но их можно было просто не замечать. В тот день, когда она пришла на рождественский ужин такая красивая, но такая грустная, я понял, что сделаю все, что в моих силах, чтобы она улыбнулась. Я придумывал всякие глупости, чтобы развеселить ее, например, нарядил Костю, семейного пса, в костюм Санты и научил его завывать "Jingle Bells", что вышло больше похоже на тявканье кота.