И, продолжая покачивать головой, задумчиво произнесла:
– Видать, что-то чувствовал. Знаешь, что сказал? Говорит: «Фоминишна, если окажусь на бугре, первый привет передам твоему Саше».
…Православное и мусульманское кладбища – в трех километрах от станции.
Оба – на внутренних склонах двух, почти слившиеся у оснований, – бугров.
Хребты их, расходясь под небольшим углом, уходят на восток.
И образуют несвойственное для этих мест начертание …латинской буквы v.
У самого разветвления бугров – с уходом на внутреннюю сторону их хребтов – два кладбища.
Два кладбища…
Православное и мусульманское.
Одно – в крестах.
Другое – в полумесяцах.
Крест и полумесяц…
Высшие сакральные символы европейско-азиатского культурного круга.
Рядом друг с другом.
Рядом…
Как когда-то рядом жили, дружили, ссорились, но и мирились их обитатели.
И – будто две вертикали отходят от лика земли.
И – будто две линии прямой связи.
Как знать, может, с иными горизонтами жизни?
Невольно упомянув сына, Татьяна Фоминична заплакала.
Ее единственный сын Александр скончался пять лет назад от лейкемии, и, некогда рослая, полная, красивая даже для своего возраста женщина сильно сдала и, похудев, обесцветилась.
– Пусть земля будет пухом. Мой привет до Сашеньки дойдет!
Татьяна Фоминична перекрестилась и, молитвенно прижав сложенные вместе по мусульмански кисти рук к груди, отдала отцу земной поклон.
Вечером мы сидели с матерью на лавочке.
Братья развозили уже последних, задержавшихся, стариков.
– Все ушли.
Мать выразила конец завершившегося действия на русском языке.
Вздохнув, обозначила состояние, которое воцарилось надолго, на казахском:
– Тыңштық…*
* Тыңштық – тишина (казах.).
И беззвучно заплакала.
– Ты уедешь. У тебя – семья.
Мать взглянула на меня.
В глазах – немой укор.
Тот самый, что стоял при расставаниях в конце моих отпусков в глазах отца: он так хотел, чтобы я вернулся домой.
– Поезжай, мы исполнили все, как надо.
Мать снова заплакала.
– Сынок, – она глубоко вздохнула, – одна я осталась. Почти все близкие по крови покинули меня, а кто жив, не доедут. Дорога из Алма-Аты сколько стоит?.. Сам знаешь. Твой отец – мой последний родной.
«Она и не думала расставаться с отцом», – подумал я.
И, ревниво чувствуя, что мать отдаляется от меня, братьев и сестры, ответил:
– У тебя есть мы.
– Вы – не мои.
Мать употребила личное и притяжательное местоимения множественного числа.
Развела их паузой и частицей отрицания.
Произнесла сказанное убийственно-спокойно.
У меня между лопаток просквозил холод.
Видимо, она многое передумала, прежде чем так сказать.
– Вы – не мои.
Мать снова вздохнула и уточнила:
– Вы были моими, а теперь – не мои. У вас – свои семьи.
И снова заплакала.
Утерев слезы, тихим голосом обозначила свою, – последнюю, – роль:
– Я, сынок, теперь – одинокая волчица. Мой удел – выть у могилы своего мужчины. Никто не утрет мои слезы. Даже вы, мои дети, не сможете. Когда умру, не будет у меня места рядом с мужем.
Она, укоризненно-озадаченно покачав головой, бесстрастно констатировала:
– Наши кладбища теперь заполняются быстро.
Внимательно посмотрев на меня, захотела в чем-то убедиться:
– Как ты думаешь?..
Она смотрела, чуть прищурив глаза, как бы определяя дальнюю, – известную только ей одной, – цель, и приоткрыла сокровенное:
– Как ты думаешь, можно ли нарушить обычай?..
– Какой? – спросил я, чувствуя что-то непостижимое.
Мать пояснила:
– Я хочу, чтобы вы, мои дети, положили мои кости вместе с отцовскими. Русские, по-моему, хорошо поступают. Некоторые русские семьи…
Пытаясь точнее выразить сокровенное, она то и дело переходила с казахского на русский, выстраивая суть выверено-точным синтезом слов двух языков:
– У русских семей есть чему поучиться. Они соединяют кости близких одной могилой. Я не знаю, хорошо это или не очень, может быть, и не очень…
Она задумалась, после чего продолжила:
– Получается, будто кости сваливают в одну яму. Но кладбище и могила – не яма. Кладбище и могила – последнее пристанище человека. Они освящены молитвой. Я думаю…
И снова заплакала.
Успокоившись, закончила:
– Думаю, отец принял бы меня. Он бы не обиделся, и чуток подвинулся, если лягу рядом. Костям не нужно много места: я ведь обниму его.