И, снова вздохнув, поправилась и уточнила:
– Не его обниму… Не его, сынок. Его кости обниму, его кости…
Я удивился: уход отца не оставил мать без надежды.
Более того, она видела возможность качественно иного слияния с ним.
Ее мысли, видимо, не раз посещали непознанные мною сферы.
Но ставила она такую задачу, к решению которой я пока не готов.
Мать снова задумалась.
Прервала молчание вопросом:
– Знаешь, как отец хотел дожить до юбилея Победы?.. Братья говорили?
Я кивнул, но было очевидно: она скажет то, чего не говорил никто.
И она сказала:
– Он умолял Создателя дать ему увидеть парад Победы. Так упрашивал Его!..
И, вся выпрямившись, гордо произнесла:
– И увидел, увидел!..
Загибая пальцы, тихо, порой переходя на шепот, стала считать:
– Дявяносто шестой, девяносто седьмой, девяносто восьмой, девяносто девятый… Четыре года. На четыре года пережил свое ожидание мой победитель. На четыре… До этого четыре года ждал свой парад. Ждал, ждал, ждал и – дождался. Четыре и четыре – восемь. Не зря как-то сказал: «Я, мать, был участником одной войны, и еще две пережил, но из этой жизни уйду победителем».
Переведя дыхание, тихо-тихо прошептала:
– Увидел отец свои святые знамена на святой площади, увидел… Выплакал свои слезы счастья, выплакал… Как же мало нужно человеку! Всего-то ничего – только бы его не обманывали.
– Сынок!
Мать смотрела очень внимательно, не зная, говорить или нет.
И призналась:
– Я не видела слез своего мужа, ни разочка не видела, и вот – довелось.
Обмакнув скомканным носовым платком глаза, снова призналась:
– Смотрит парад и – плачет. Не в голос, как мы, бабы, а тихо-тихо, будто стесняется, а слезы-то по щекам текут. Я тогда кое-что поняла…
Мать надолго умолкла.
После чего совсем тихо прошептала:
– Страшно, когда плачет мужчина. Так страшно, сынок…
Глубоко вздохнув, продолжила:
– Если плачет мужчина, значит, человеку не помочь. Ничем. И я сама заплакала.
– Получается, хоть чем-то, но помогла, – то ли возразил, то ли поддержал ее я.
– Какая это помощь!?..
Вопрос с восклицанием загнал меня в тупик, а вывод поставил в угол:
– Выстраданная радость – скорее горе. Радость, сынок, даруется вовремя.
И окончательно удалилась от меня.
Чуть грустно улыбаясь, ушла в себя.
То, что сказала после, было ее обращением к своим, внутренним, мыслям:
– Чтобы добиться меня, он однажды выкрасил и завил волосы. Такой смешной был!..
Безвольно уронив на колени руки, мать стала совершенно бессильной и одинокой.
И я понял: отец принадлежал ей больше, чем мне.
Мы входили в дом, когда мать, устало поправляя выбившиеся из-под головного платка волосы, с неожиданной хитринкой глянув на меня, озадачила:
– Ты обещал купить мне красное платье, где оно?..
Создатель!
Мать помнила мое давнее – еще детское(!) – обещание.
Я дарил ей много чего, а про красное платье забыл.
Неужели память – вид энергии?
Не потому ли позывы, адресованные одной душой другой душе, говорят через время?
Не дав опомниться, без всякой связи с предыдущим, мать вдруг констатировала:
– Мы будем голодать. Видел, в магазине ничего нет, а если есть, у нас денег нет.
…Больше всего на свете мать боялась голода.
За свою жизнь она трижды переживала его.
Первый раз, малым ребенком, в голодомор 1930 – 1931 годов.
Второй раз – в годы великой войны, задевшей не только страны, но и континенты.
В третий раз голод коснулся крылом и ее, и меня.
То были тяжелые 1963 – 1964 годы.
Тогда на юге страны два года подряд выдался неурожай.
Однако то был все-таки не голод, а нехватка отдельных видов продуктов питания.
Но нехватка есть нехватка, и я два года не знал, что такое белый хлеб, и, когда на станцию привозили из Астрахани, как говорили, испеченные из перемолотой вермишели белые булочки, в них, действительно, порой встречались непропеченные белые стерженьки, то было пределом мечтаний.
…Слова матери о голоде вызвали ощущение давней, знакомой тревоги.
Все дни похорон я бессознательно считал составы.
За весь летний(!) день через станцию проходило… три состава.
Два нефтеналивных и один – уныло-куцый – товарный.
Шли они преимущественно с юга на север.
Да, свято место пусто не бывает: сейчас растет грузооборот автомобильных перевозок.
Но он несопоставим с железнодорожным.
Ни по объему, ни по номенклатуре товаров.
Несмотря на хлопоты, мне удалось выбраться на станцию.
Над всеми пятью, белыми от солнца, ветками путей витал один запах.