От общего перешел к частному:
– Ты прав и неправ. Я бессмертен как миф, а на деле сочленен и сращен с каждым смертным: Атлантом называют первый шейный позвонок, к которому крепится череп. Так что на мне покоится не только сфера небес, но и сферы великого множества единственностей. Безусловно…
Он пресек возражение в зародыше и грустно улыбнулся:
– Во множестве единственностей есть и правила и исключения.
Переменные того и другого выразил функцией сфер множества единственностей:
– Все начинается в голове, в том числе, к счастью, и корневой вопрос бытия «зачем», а спасительный ответ на него есть постоянная целеполагания.
И остался последовательным до конца:
– Постоянная целеполагания и дала тебе ответ: когда будущее замахнулось на настоящее, тут же размылся и потерял очертания весь сквозной поток времени: он превратился во множество блужданий. Блуждания, к сожалению, убивают не что-нибудь, а служение целям и смыслу времени и приводят к усталости, а усталость – к духовной пустоте.
И попал в мою – самую болевую – точку.
Попав в нее, он – сам же! – и обезболил ее точностью попадания.
Внимательно посмотрев на меня, признался о своем:
– Знаешь, устают даже мифы.
Он тяжело вздохнул, и, переведя дыхание, с тихой улыбкой поведал:
– Мог однажды избавиться от этой клятой усталости.
С той же улыбкой изложил обстоятельство того – единственного – случая:
– Приходил один герой…
При слове «герой» его улыбка преобразилась в усмешку:
– В помощи нуждался!
И скупо обозначил причину нереализованной возможности:
– Слабоват оказался, слабоват. Вспотел и чуть не умер под гнетом моего груза: дыхание в зобу сперло, колени подгибались, поджилки тряслись. С тех пор не верю героям.
И вернулся к посылу усталости:
– В любой момент могу избавиться от этого груза.
Показав взглядом на свод небес на плечах, спросил:
– Кто запретит или осудит?
И сам же ответил:
– Никто!
После краткой паузы уточнил:
– Никто, кроме меня самого!
И пояснил подлинную причину невозможности отказа от своего удела:
– Я прошел самое страшное: пережил эпоху, когда некому и нечему было служить, а вот чего проходить не захотел, чего проходить не хочу и чего проходить не желаю никому, ― это гибель таинства служения. Гибель таинства служения – не драма. Гибель таинства служения – трагедия. Я видел много трагедий. Чаще всего их творили варвары. Опьяненные кровью и вином победы, они потом трезвели и после тяжкого похмелья, подсчитав живых и мертвых, возвращались к тому от чего не уйти, и, чтобы оставить во времени хотя бы тень, занимались не чем иным как сортировкой и перевалкой грузов и сами становились цивилизациями.
– Да здравствуют новые варвары! – съязвил я.
– Перестань, – поморщился титан, – варвары тоже меняются…
– Ну да, конечно, как-то забыл об этом!..
Последняя фраза заделала за живое, да так, что я начал исходить желчью:
– Импозантный джентельмен с белозубой улыбкой в смокинге с бабочкой и с рюмкой коньяка, бокалом виски или мартини в руке после светского раута может запросто отдать команду бомбить территорию суверенного государства на месте садов Эдема, излучающая оптимизм леди – воскликнуть «Вау!», любуясь переданному по спутниковой связи изображению окровавленного человека, замученного не без ее, – пусть опосредованного, – волеизъявления, а пьяный урод за рулем, которому взбрело, что он может все, – погубить семерых ни в чем не повинных, да к тому же и без него обделенных здоровьем и радостями жизни детей и взрослых!.. По-твоему, таким должен быть вектор всеобщего развития!?
Титан, не желая продолжать неприятную тему, перевел разговор в иную плоскость:
– Успокойся, успокойся… Тебе, к счастью, воду из одного корыта с ними не пить, так что радуйся… Важнее другое: я не верил героям, а вот ты по душе пришелся.
– Ошибочка вышла, – мрачновато отшутился я, – никакой не герой и даже не персонаж.
–?!
Попав в затруднительное положение, титан впервые растерялся.
Не дав ему опомниться, я сказал то, что думал:
– Герои похожи на гангстеров: бегают, убивают всех подряд и сами живут недолго.
– Ну-ну-ну-ну!..
Титан сделал губы гузкой и, похоже, обиделся.
– Извини, забыл, с кем говорю, – улыбнулся я.
– Не надо забывать! – нахмурился титан.
И вернулся к тому, что занимало его: