В полдень в степи царствуют только солнце и тишина.
Жизнь в опаленном потоком горячего белого света пространстве замирает.
Даже суслик пребывает в полуденном отдыхе и не стоит столбиком у норы, любопытствуя, а кто это идет?
Если честно, хорошо, что я откликнулся на просьбу Аскера и пошел с ним на охоту.
В отпуск к родителям я приезжаю не только ради них – мне хочется снова увидеть и снова ощутить необъятность просторов степи.
Степь в чем-то похожа на море: и степь и море – необъятны.
И я одинаково люблю эти две бесконечности пространства.
…Монотонно-ровная, молочно-белесая бескрайняя поверхность.
Покачивание реюшки – большой морской лодки.
Запах снасти и рыбы.
– Море, – сказал отец. – Скоро увидишь рыбу, много рыбы…
Видимо, отец не так меня понял: ловлю рыбы я каждый день видел и на реке, поэтому хотелось увидеть громаду вод Каспия, о чем часто говорили родные и соседи, вот и упрашивал отца взять хоть разочек с собой, взять туда, куда уходили и откуда возвращалиь настоящие мужчины.
Мой род из ловцов.
Однажды я назвал двоюродного дядю рыбаком, и он серьезно обиделся.
И, кривя губы, счел нужным уточнить:
– Мы – не рыбаки, мы – ловцы. Мы ходим в море!
Его последняя фраза обозначила характер: ловцы – те, кто бросает вызов морю.
Правда, платят за то дань: выйти в море – еще не значит вернуться.
Ловцы – люди удачи, а умелая постановка сетей и знание моря – основа их успеха.
…Накануне вечером отец и соседи-ловцы решали мой вопрос.
Они долго и громко говорили у нашей реюшки.
Отец, видимо, спорил и смог одолеть возражения.
И вот – море.
…Монотонно-ровная, молочно-белесая бескрайняя поверхность.
Покачивание реюшки.
Запах снасти и рыбы.
Рыбы было много, и – даже очень.
И вся она – крупная.
Сети, которыми брали ее, – с ячеей в пять пальцев с просветом.
Ловцы называют их режаками: мелочь пролетает через них со свистом.
Сети выходили из моря.
Сети несли рыбу.
Море, сети и рыба заставляли мужчин азартно и радостно кричать.
Море, сети и рыба делали мужчин веселыми.
Мужчины занимались своим делом: делом, которое знали и любили.
…Тяжелые, будто из бронзы, никак не меньше метра, сазаны.
Бледно-голубые огромные судаки.
И – веретена с характерными шипами на спинах и боках – стерляди и осетры.
Рыбы выгибались.
Высоко подпрыгивали, особенно сазаны.
Тяжело падали.
Сильно и гулко били хвостами по палубному настилу реюшки.
Снова выгибались и снова подпрыгивали, а потом, исчерпав силу, слабо извивались.
…Детское восприятие поражали красота и тяжелая сила больших рыбин.
Очень скоро ими наполнили всю лодку.
И красивые рыбины теряли облик в бурых, слабо шевелившихся огромных кучах.
Больше всего я жалел о пропадавшей красоте тяжелых, упругих рыбин.
Сазанами, судаками, стерлядью и осетрами набили все три рыбных отсека реюшки, залили их водой и закрыли деревянными люками.
Реюшка настолько сильно осела в воду, что стало страшно: так и утонуть недолго, но ловцы не обращали на то никакого внимания и, довольные уловом, шутили и смеялись, и мой страх уступил место чувству обиды – красивые, большие рыбины находились в тесной темноте, – в море им было лучше.
…В бескрайне-ровном и монотонном однообразии степи – своя красота.
Красота неочевидная, скрытая безмолвием и необъятностью пространства.
В отличие от моря степь надежна.
Но от впечатления, что идешь посуху, как по воде, не уйти.
Идешь, идешь, а она – степь – не кончается.
Но главное в том необъятии – полынь.
Она – везде.
Впереди.
Слева.
Справа.
Сзади…
Полынь – трава с прямыми метельчатыми стеблями бледно-стального опушения.
Ее цвет – основной колорит степи.
Уходя вдаль, цвет бледно-стальной цвет полыни сливается с линией горизонта.
На месте стыка земли и неба плавно перетекает в синеву.
А синева незаметно переходит над головой в огромный горячий белый круг.
В середине того круга – почти невидимый диск солнца.
…Мне часто приходилось бывать в степи; если в детстве манила ее потрясающая необъятность, то, повзрослев и работая в колхозе, я был уже буквально прикован к ней частыми поездками, и всякий раз именно в степи перед глазами возникал монах с гравюры учебника истории средних веков; дойдя до края земли, монах пробивал головой небесную полусферу, а я же, как когда-то в раннем детстве, как ни пытался, так и не прикоснулся к блескуче-подвижному отражению солнца в теплой воде протоки, так и здесь, – в степи, – ни разу не дошел до места стыка земли и неба.