– Значит так, терпи! Пять километров пойдем на своих двоих…
Аскер снял брюки, тенниску и забросил их на заднее сиденье «Нивы».
Охотник – высокий, поджарый сорокасемилетний мужчина.
Легкость его фигуры не вязалась с размеренной, неспешной походкой.
И то и другое удивляли.
Так удивляют иногда крепко сбитые, грузные мужчины, бывая подвижными, как ртуть.
Аскер остался в цветных семейных трусах.
На ногах – легкие плетеные сандалии.
На голове – белая войлочная панама.
И так не вязался с его пляжным обликом пятизарядный карабин Симонова.
Меня все тянуло спросить: всегда ли он так ходит на охоту, но Аскер упредил.
Прижав палец к губам, намекнул: все, что требуется, – тишина; о том он говорил еще по пути, и просил не нервничать и не курить; моя задача – смотреть и запоминать, а полезная нагрузка – термос с охлажденной кипяченой водой.
По примеру охотника я тоже разделся и тут же обгорел, но дорога к логову и выстроенная в мыслях модель ожидания небезопасной встречи заслоняли болезненные ощущения от неприятного жжения кожи.
– Пришли…
Аскер произнес слово, едва шевеля губами, и сел на сброшенную панаму.
Нам надо было отдохнуть и отдышаться.
Мы, чтобы не вспотеть, специально шли медленно.
Когда что-то делаешь специально, требуется особое напряжение сил, и трудно не вспотеть, а тут как раз потеть-то и нельзя: пот, усиливая запах, выдает человека издали, и волк не станет дожидаться тебя и просто уйдет, и твой труд станет напрасным старанием.
Аскер снова прижал палец к губам: теперь нужна полная тишина и осторожность.
Нам осталось перебраться через гребень отлогого бугра.
На его противоположном склоне небольшое углубление – логово волка.
По весне охотник выследил здесь трехлетка-одиночку.
Видимо, молодой самец не стал обзаводиться семьей, а родную уже покинул.
Степные волки, как и лесные, часто используют брошенные старые норы барсуков, енотов, лисиц или, прогнав тех с полюбившегося им места, заваливают землей ствол норы и несколько расширяют вход: они не любят глубоких убежищ.
…Я еще подумал: а не собака ли это?
Уж больно по-домашнему разбросал свои лапы волк.
И, как-то по-щенячьи поскуливая, вздрагивал.
Наверное, видел тревожный сон.
Осторожно, на цыпочках, мы подошли к нему почти вплотную.
Не доходя до зверя семи-восьми шагов, Аскер оглянулся, попросил взглядом отойти меня подальше, и, направив карабин на зверя, нацелился, и – легонько свистнул.
Волк упруго вскочил.
И – особый запах зверя: тяжелый, сопряженный с трупным.
Это не унылый обитатель клетки московского зоопарка, а настоящий зверь.
Зверь, который добывает пищу сам.
Вон сколько белеет вокруг костей овец и сайгаков.
Некоторые до сих пор исходят запахом гниющей мышечной ткани.
…Взбугрив загривок, волк, чуть присев на задние лапы, напружинился.
Собрав на узко вытянутой морде и вокруг глаз морщины, обнажил клыки.
Глухо зарычал.
На короткое время стал прекрасным, сильным зверем.
Но выстрел в упор оборвал ощущение недолгой красоты.
…Маленькая красная дырочка на лбу чуть выше глаз.
Вывернутая выходом пули левая лопатка.
Скомканное тело волка отбросило назад и чуть вправо.
Мне стало неуютно.
Я всегда любил хорошую, классную работу.
Но обыденная простота, с которой Аскер исполнил и показал свою?..
Она убила ожидания.
Видимо, не зря говорят: простота хуже воровства.
Впрочем, чего ждать от профессионала?
Любой профессионализм в своей основе отдает здоровым цинизмом.
Вот и Аскер, охотник в третьем поколении, знает: взять спящего степного волка ничего не стоит; после ночного нападения на отару в жаркий летний полдень он спит без задних ног.
Так брали волков дед и отец охотника, так берет их и он – Аскер.
Действия просчитаны и отработаны долгой практикой до мелочей.
Но работа, которая имела для меня свою, и очень самостоятельную, загадку, утратив сопряженность с таинством и риском, убитая холодным расчетом, стала для Аскера обыденным, доведенным до предельного упрощения, делом.
Видимо, так оно и должно быть.
Но неужели любой профессионализм в своей основе жесток и расчетлив?
Все те мысли – только промельк.
Их заслоняло нечто большее: волк не успел что-то сказать.
Это я знаю только теперь: безмолвное умеет говорить.
Но говорит, увы, уже костями.
…Через год, будучи в отпуске, спросил у родителей: «Что-то не видно Аскера, где он?»