– Свободен, наконец свободен! – возликовал он, выпрыгнул на песок и сплясал джигу. Индейцы взирали на него со странной смесью приязни и страха.
Пока путешественники купались и завтракали, тишину вокруг дробили болтовня и визг мартышек, а когда посветлело, Свиттерс разглядел попугаев – и в кронах деревьев, и в воздухе, и еще попугаев, и еще. Чутко насторожившись – ни дать ни взять сгусток нервов, – Моряк скакал вверх-вниз на жердочке.
– Хм-м-м… А знаешь, приятель, я ведь мог бы выпустить тебя прямо здесь, нет? Мы в семидесяти милях от Пукальпы, джунгли тут начинаются уже серьезные, твоих двоюродных братцев и сестриц здесь пруд пруди. Я мог бы открыть тебе дверцу, увековечить твой уход для потомков и вернуть свою бедную, затраханную Южной Америкой задницу туда, где прохладно, свежо и чисто. Ты будешь счастлив, Маэстра скорее всего тоже, и, Господь свидетель, счастлив буду я. Может, правда так и поступим? Что скажешь?
Моряк не ответил ни слова – и Свиттерс поборол искушение. Почему? Никакой веской причины не было, кроме лишь того факта, что Хуан-Карлос де Фаусто предложил ему безрассудный план, а к безрассудным планам Свиттерс питал неистребимую слабость.
Инти указал на оранжевый оскал солнца, что угрюмо продиралось вверх над дальними предгорьями Анд. Затем указал на небо прямо над головой. Похлопал себя по животу, покачал стриженой «под горшок» головой.
Свиттерс все понял.
– О'кей, – вздохнул он. – Comida – нет.
– Si, senor. No comida. Lo siento,[41] – покаянно подтвердил Инти. Даже чуть пристыженно.
На борту «Девы» вкушать ленч было не в обычае. Зато имелась замена ленчу. Инти застенчиво протянул руку. На ладони его покоился свернутый пакетик с зелеными листьями, размером со спичечный коробок. Инти заметно нервничал – как будто индеец в жизни не предлагал коки белому человеку. Свиттерс дал понять, что польщен оказанной честью, но от листьев вежливо отказался. Он уже решил про себя, что как только голод опять попробует включить стартер, он уймет дрожь и утихомирит бурчание при помощи медитации.
С тех пор, как Свиттерс покинул Бангкок, он занимался медитацией все более и более нерегулярно. Кроме того, он отлично сознавал, что медитация – не развлечение и не терапия. Собственно говоря, если верить его учителю, идеальная медитация вообще не имеет практического применения. Разумеется, некоторые американцы практикуют ее как методику релаксации, как способ успокоиться и сосредоточиться, чтобы в итоге продать больше товара или преуспеть в офисной политике, но это все равно что бриллиантом «Хоуп»[42] выцарапывать список необходимых покупок на зеркале в ванной.
– Медитация, – говорил его наставник, – не имеет ни черта общего с чем бы то ни было, поскольку единственное, к чему она имеет отношение, – это ничто. Ничто. О'кей? Медитация не развивает ум, она растворяет ум. Самосовершенствование? Забудь о нем, малыш. Медитация стирает эго. Дает эго пинка прямо под жирный зад. Для чего она нужна? Да ни для чего. То есть «для ничего» – вот это в самый раз, просто лучше не придумаешь. Господи, как только обретаешь ничто – обретаешь высшую реальность. Тогда и только тогда прозреваешь истинную природу вселенной, воссоединяешься с Абсолютным Абсолютом, сынок, а это – единственное, к чему стоит стремиться, если, конечно, не хочешь всю жизнь пердеть в небеса.
Безусловно, наставлял Свиттерса в искусстве медитации отнюдь не тайский монах и не мудрец с Гималаев. Собственно говоря, его гуру был цэрэушный летчик по имени Бобби Кейс; одни звали его Скверный Бобби, другие – Кейс-с-Неприятностями. Эти двое сдружились – не разлей вода. Посол США в Таиланде, любитель стервозных шуточек, окрестил эту парочку «Летающие братья Педофилы», причем оба против прозвища всячески возражали. Когда Свиттерс пожаловался, что это, дескать, подлая клевета, Бобби отвечал: «Еще бы нет! Ну ладно, ты педрила – но твой брат?!»
Бобби Кейс, агент ЦРУ, любитель «посидеть» (то есть помедитировать), был отнюдь не столь уникален, как предположили бы несведущие. Лет тридцать – сорок назад в Лэнгли провели серию экспериментов, опробовав на сравнительно большом числе своих служащих медитацию, йогу, парапсихологию и психоделические наркотики, проверяя, нельзя ли использовать эти чужеродные подспорья и методики – все или хотя бы некоторые – в военных или разведывательных целях.
Так, например, не получится ли задействовать ЛСД в качестве механизма контроля, не может ли захваченный в плен агент США с помощью медитации противодействовать попыткам «промывания мозгов»?
Эксперименты обернулись против самих же экспериментаторов. Как только морским свинкам убрали шоры и сняли завесу с глаз, нежданно столкнув с истинной сутью бытия, едва они взглянули, не обремененные ни догмой, ни эго, в недвижное сердце того, «чегойнее» чего ничего нет и быть не может, они не могли не осознать, сколь смешны и нелепы ковбои-боссы, ими командующие, а также выпускники «Лиги плюща»,[43] командующие их боссами, и сколь мелка и банальна – если не порочна! – их собственная миссия. Многие уволились, кое-кто ушел в ашрамы или восточные монастыри. (Один такой отступник написал «Немой разум» – книгу номер один на тему медитации.) Но кое-кто остался в Лэнгли. Эти исполняли свой долг примерно так же, как и прежде, но теперь – сострадательно и с полным осознанием того, что делают. Они уже не «пердели в небеса», как Бобби Кейс описал майа, неспособность осознать иллюзорность материального мира. Они по-прежнему практиковали медитацию. А порой обучали медитации многообещающих коллег. Знание передавалось от одного к другому, преемственность жила. Число ангелов неуклонно росло, традиция поддерживалась.
Бобби, некогда восприявший мудрость агента более старшего, с первого же взгляда распознал в Свиттерсе ангела. Не всякий ангел проявлял склонность к медитации. Некоторые даже чуждались наркотиков. Объединяли их всех два общих качества – циничное недоверие к политико-экономическим системам и презрение к тому, что выдавалось за «патриотизм» в глазах одурманенных масс. Их благословенный дар и их проклятие состояли в том, что они действительно верили в свободу, хотя Свиттерс и Скверный Бобби, было дело, размышляли о том, что сама эта вера, возможно, тоже своего рода оковы.
К слову сказать, а не отдавало ли противопоставление ковбоев и ангелов вопиющей элитарностью? Возможно. Однако Свиттерса это не беспокоило. В юности он усвоил от Маэстры Не-Зови-Меня-Бабулей одну простую истину: как только слово «элитарность» в устах американцев стало ругательным, возможность развития высокой культуры в этой стране была удавлена в колыбели. Маэстра процитировала Томаса Джефферсона:[44] «Есть ложная аристократия, основанная на происхождении, собственности и унаследованном богатстве. Но есть также и аристократия истинная, основанная на интеллекте, таланте и добродетели». Свиттерс в ту пору не преминул отметить: дескать, в любом случае выходит, что аристократия – это вопрос везения. «Добродетель в поганую лотерею не выиграешь», – ядовито ответствовала Маэстра. А годы спустя Бобби сказал ему так: «То, что лентяи называют «везением», «старики» определяют как карму». Ну что ж, если цэрэушные ангелы – это истинная элита среди элиты ложной, тем лучше: принято считать, что истинное всегда предпочтительнее фальшивки. На самом деле Свиттерсу было все равно. Имело значение лишь то, что избранная профессия с ее опасной неоднозначностью пьянила его, словно амброзия. Принадлежность к ангелам стала для него чем-то вроде сиропа «вау!». Так в башку и шибало.
В общем, в тот день, проведенный на прыткой южноамериканской речке, Свиттерс разделся до трусов. Это были обычные мужские трусы на резинке, и, если не считать нарисованных мультяшных бурундучков, они практически не отличались от тех, в которых щеголяли Инти и его ребята. Свиттерс уселся, скрестив ноги, положил руки на голени ладонями вверх. Маэстра (для него – непререкаемый авторитет на протяжении всей жизни) не знала даже азов медитации, в то время как старина Кейс-с-Неприятностями, вдохновитель и наставник, непременно отчитал бы его за посадку столь прагматичную, столь целенаправленную: нельзя же использовать Дзадзен[45] как своего рода суррогат бутерброда с тунцом!
42
Знаменитый синий 42,5-каратный бриллиант «Хоуп» (названный по фамилии купившего его в 1830 г. лондонского банкира Генри Хоупа) считается самым дорогим небольшим предметом в мире, его оценивают в $200 млн.
43
Собирательное название для восьми старейших и наиболее привилегированных частных колледжей и университетов штатов Атлантического побережья.
44
Джефферсон Томас (1743–1826) – третий президент США, составитель Декларации независимости.
45
Дзадзен – практика сидячей медитации, медитация в сидячей позе (подразумевается поза лотоса).