Сюзи молчала, но Свиттерс в воображении своем слышал, как крохотные светящиеся червячки-мысли прогрызают ходы в ее недозревшем яблочке. Подлая штука – ДНК, это ее происками тело созревает раньше мозга.
По пути обратно, на окраину – томо-вдохновленные и фолианто-центричные – Свиттерс пилотировал свой арендованный автомобильчик с открытым верхом, а Сюзи изображала штурмана, медсестру и гида в одном флаконе. Они бурно спорили: при том, что Сакраменто славится производством ракет, зенитно-артиллерийских комплексов, смесей для тортов, картофельных чипсов и шкатулок, можно ли его считать во всех отношениях образцово-показательным американским городом?
– О'кей, ведь Сакраменто, ну, еще зовется Всемирной Столицей Камелий, – напомнила Сюзи.
– Несколько недель назад я побывал во Всемирной Столице Дохлых Псов. И должен признать, что камелии куда приятнее. – Чувствуя, что девочка пытается установить про себя некую связь между местом настолько гнусным, чтобы славиться дохлыми псами, и его предполагаемыми ранами и травмами, Свиттерс предпринял попытку вернуться к более поэтическому и, хотелось бы верить, к более романтическому настрою и продекламировал хайку Бусона:[117]
– Ты не мог бы завернуть вон туда? – тут же спросила она, указывая не на мотель, как поначалу подумалось Свиттерсу, а на заправочную станцию. – Мне нужно в дамскую комнату.
– Это место называется «туалет», родная. Не верю, что «Тексако» пускает туда только при наличии титула и вечернего туалета.
– Да ладно тебе.
– Нет, это важно. В нашей прекрасной стране разумная речь безжалостно угнетаема и остро нуждается в поддержке.
На протяжении тех пяти минут, что девочка отсутствовала, Свиттерс боролся с собой, пытаясь не рисовать в воображении, как Сюзина личная камелия проливает каплю по капле вчерашний дождь.
По возвращении домой девочка заставила его отдохнуть.
После обеда они отправились на пикник в края компьютерные и откупорили бутыль с Фатимой. И очень скоро чаши их переполнились.
Это были еще совсем дети: Лусия, в возрасте десяти лет, Франсиско, девяти лет от роду, и семилетняя Хасинта. Бедные и неграмотные. Вернувшись с пастбища тем достопамятным весенним вечером 1917 года, они были исполнены восторга, едва ли не в экстазе. Лусия ужинала в блаженном молчании, Франсиско тоже был погружен в себя и тих, зато малышка Хасинта не смогла сдержать возбуждения. Секрет перестал быть секретом; девочка выпустила-таки из мешка кота, что со временем вымахал больше тигра. Суть сводилась к тому, что на северном склоне Кова да Ириа (где ее дядя, отец Лусии, арендовал пастбища) к ним явилась прекрасная женщина в окружении слепящего света. О появлении ее возвестили вспышки молний (при том, что день был погожий и солнечный), и сошла она откуда-то сверху, с кроны коренастого дерева в нескольких метрах над их головами. По мере того как Свиттерс зачитывал вслух описание женщины, позже изложенное Лусией, – про ее сияющее белое облачение, присобранное на талии без кушака либо пояса, про ее изящные руки, молитвенно сложенные на груди, с жемчужными четками, про совершенные, утонченные черты, про печаль и материнскую заботу, отраженные в ее лице, и красоту, затмевающую прелесть любой невесты у алтаря, про исходящий от нее свет («более ясный и яркий, нежели хрустальная чаша, наполненная чистейшей водою и пронизанная блистающими лучами солнца»), он подмечал, что Сюзи тоже мало-помалу впадает в экстаз. «В силу ряда причин, – подумал он, – это, пожалуй, не лучший признак».
Свиттерса терзало искушение предложить сосредоточиться на ботаническом аспекте: досконально исследовать куст, избранный незнакомкой в качестве посадочной площадки. Так называемый дуб каменный, на португальском – carrasqueira. A не обладает ли случайно это растение психотропными свойствами? Может, дети пожевали его листья или ненароком вдохнули пыльцу?
Увы, даже если бы Сюзи и одобрила подобный подход, у сестры Френсис, чего доброго, приключится свято-сердечный приступ, а в результате о высшей оценке останется только мечтать.
Когда, однако, выяснилось, что детишкам из Фатимы в течение предыдущего года дважды являлся ангел, Свиттерс не мог более сдерживаться.
– Ни телевизора, ни радио, плюс полная неграмотность. Детям порой поневоле приходится самим себя развлекать. Ведь все эти священные события первой неизменно видела Лусия, старшенькая из трех. Возможно, у малютки Лусии было слишком живое воображение, девочка жила фантазиями, каковые питались библейскими историями, – единственный доступный ей необычный материал, а она, в свою очередь, втягивала в свои фантазии и младших, примерно так же, как Том Сойер – Гекльберри Финна.
– Ну почему, почему тебе непременно нужно всегда и все опровергать? – запротестовала Сюзи. – Ты что, не веришь в чудеса?
– Видишь ли, я знаю доподлинно из первых рук, что вселенная – место ого-го какое, и так называемая упорядоченная реальность – лишь верхушка гигантского айсберга. Но у меня тут же колокольчики недоверия начинают тревожно позвякивать, когда Дева Мария, например, вдруг явившись, говорит на безупречном португальском и выглядит – ни дать ни взять портретик из воскресной католической школы, а отнюдь не как средневосточная еврейская матрона, каковой она и была на момент смерти. Четки, если я правильно помню, вошли в обиход не раньше чем по прошествии тысячи лет от Рождества Христова, так почему же…
– Эй, не зарывайся! Господне время не то что наше.
Здесь Сюзи его уела. Безусловно, он не станет отстаивать линейность времени – тем паче после всего пережитого. Сегодня суть завтра, нет? Или по меньшей мере будущее постоянно как нечего делать просачивается в настоящее. Да и в прошлое тоже.
– И вообще как насчет всех тех людей, ну, которые видели, как солнце пляшет в небе и все такое? Тринадцатого октября. Они-то Гекльберри Финнами не были!
– Хм-м… – задумался Свиттерс. – Любопытный факт. Из семидесяти тысяч людей, присоединившихся к детям на пастбище Кова да Ириа полюбоваться на прощальное выступление Пресвятой Девы и на сеанс пророчеств, грубо говоря, половина утверждает, что наблюдали метеорологический световой феномен ошеломляющих пропорций. Вторая половина вообще ничего не видела. О чем это свидетельствует, родная? О том, что пятьдесят процентов представителей рода человеческого подвержены массовым галлюцинациям?
– Или же о том, что пятьдесят процентов достаточно чисты, чтобы узреть чудеса Божий, а остальные – такие, как ты.
– Пятидесятипроцентная чистота? Ух ты, хотелось бы мне, чтобы хотя бы малая доля этой цифры соответствовала истине! Что до меня, так я зрю чудо Господне всякий раз, как ты входишь в комнату.
– Ох, Свиттерс!
Когда вскорости после того, девочка заботливо подоткнула ему одеяло – Свиттерс вовсе не устал, но Свиттерс не возражал, – языка в поцелуй на ночь она вложила полную дозу.
Когда на интервью в 1946 году был задан вопрос, открыла ли Богородица Фатимы что-либо касательно конца света, Лусия (к тому времени – сестра Мария дос Дорес, мирская монахиня) ответствовала в духе сотрудника ЦРУ, прошедшего недурную ковбойскую подготовку. «Я не могу ответить на этот вопрос», – сказала она, поджав губы. Впрочем, «в силу причин национальной безопасности», судя по отчетам, не добавила.
В самом ли деле Богородица пообщалась на предмет звонка к спуску занавеса на последнем ревю «Homo Sapiens» или нет – а никто, кроме Лусии, ее пророчеств на самом деле не слышал, – но касательно перспектив нашей планеты она не то чтобы бурлила оптимизмом. Так, например, исполнителем этого эффектного небесного ча-ча-ча – тридцать пять тысяч человек уверяли, что видели таковое заодно с Лусией и ее двоюродными братом и сестрой 13 октября 1917 года, – по ее словам, явилось не солнце; то было предвестие пылающей кометы, болида, что, по словам Богородицы (все астрономы это опровергали), однажды возвратится, высушит океаны, озера и реки и сожжет треть земной растительности. Нет-нет, планетарным смертным приговором это не назовешь; тем не менее мера явно посерьезнее крупного штрафа и ста часов общественно полезных работ.
117
Ёса Бусон (1716–1783) – японский поэт и художник (подлинное имя неизвестно); учился писать хайку у одного из поэтов школы Басе; создал свою поэтическую школу.