Если интриговали их рок и гибель, то верные Фатиме, как говорится, за свои деньги внакладе не остались. Облаченное в белое видение тотчас же предсказало, что вскорости после окончания Великой Войны землю поразит мор и что двое из детей-пастушков падут его жертвами. В 1919 году сперва Франсиско, а затем и Хасинта заболели гриппом – страшная эпидемия унесла в могилу двадцать миллионов людей в Европе и Северной Америке. Здесь Богородица пугающе попала в самое яблочко; а в пророчестве о грядущем голоде отклонилась от центра лишь самую малость: словно по подсказке, по Европе распространился грибок, поражающий виноградные лозы, – он продержался более трех лет и не оставил в сохранности ни одного виноградника.
Предсказание из второй серии пророчеств – о том, что Россия «распространит свои заблуждения» по всему миру, – тоже, пожалуй, явилось своего рода хитом. С ее-то склонностью к угрозам и упрекам Богородица несколько раз предупредила: если люди не исправятся, не взмолятся о прощении и не примутся устраивать марафоны по перебиранию четок, туго им придется, – и особенно мощно прошлась по коммунистам, явно воспринимая коммунизм как зло гораздо более крупномасштабное, нежели в основе своей дефектная экономическая система. «Прям как Джон Фостер Даллес», – подумал про себя Свиттерс, но вслух того не сказал, опасаясь машинально выпалить слюнный заряд прямо на полированный паркетный пол или на антикварный лоскутный коврик, положенный поверх паркета. А не плюнь он, Бобби ему в жизни бы не простил.
Дело было в четверг вечером, и Сюзи вернулась из школы прямиком домой – чуть менее неохотно, чем накануне. Теперь они вдвоем обосновались в рабочем кабинете, сортируя распечатки сетевых находок, сосредоточившись, по настоянию Свиттерса, на фатимских предсказаниях и предостережениях. Сюзи хотела было переодеться в футболку и джинсы, но по его просьбе осталась в школьной форме. Ставил ли Свиттерс целью умерить искушение или, напротив, подвергнуть себя сладкой пытке – вопрос, пожалуй, спорный. В любом случае он ненадолго оторвался от пересчитывания складочек на юбке и помахал листком в заряженном электричеством воздухе, их разделяющем.
– Вот оно! Здесь! Один-единственный обрывочек информации, от которого забродит пунш на пикнике у игрушечных мишек.
– Что-что?
– Вот оно, тут. – И Свиттерс вручил девочке распечатку про третье и заключительное пророчество Богородицы. На момент его изречения дети отказались говорить об этом последнем прорицании хоть что-нибудь, кроме того лишь, что оно исключительно важно и одним принесет радость, а другим – горе.
Примерно в 1940 году, двадцать три года спустя после того, как оно предположительно было сделано, монахиня, прежде известная под именем Лусии Сантос, записала тайное пророчество, вложила его в конверт и запечатала, сопроводив указаниями вскрыть таковой в 1960 году или после ее смерти, ежели ей случится умереть раньше этой даты. Конверт заперли в офисном сейфе епископа Лейрии в Португалии, где, если верить церковным авторитетам, он и хранился вплоть до 1957 года, когда Папа Пий XII приказал доставить его под надежнейшей охраной в Рим. У Папы руки чесались вскрыть конверт, но Лусия была еще жива. К слову сказать, Лусия дожила и до 1997 года, при том, что Папа Пий XII умер в 1958 году, так и не удовлетворив своего любопытства.
В то время как церковь так и не подтвердила и не опровергла сего факта, надежные источники из самых ватиканских верхов свидетельствуют, что в какой-то момент в 1960 году преемник Пия Папа Иоанн XXIII наконец-то вскрыл загадочный конверт – и три дня проливал слезы из-за «страшных вестей», в нем содержащихся. Вплоть до самой своей смерти Иоанн XXIII упрямо отказывался обсуждать содержимое конверта с кем бы то ни было. Считалось, что послание хранится в сейфе папского дворца, и ни одна живая душа не прочла его, кроме слезливого понтифика сорока годами раньше.
– Да-а; – согласилась Сюзи. – С ума сбеситься. Но, понимаешь, как я могу об этом писать, если, ну, я же не знаю, о чем там говорится.
– Мы можем строить гипотезы.
– Это как?…
– Да так: исходя из двух опубликованных пророчеств, попытаемся просчитать содержание последнего и недостающего. Что за прогноз спорного происхождения в силах заставить современного Папу реветь в три ручья на протяжении целых трех дней?
– И при этом кому-то принести радость.
– Именно. Поразмысли-ка.
Судя по тому, как Сюзи наморщила лобик, в голове ее проистекала бурная работа мысли.
– Ты такая хорошенькая, когда хмуришься, – заметил Свиттерс.
Предложение сводного брата явно устрашило ее и озадачило – и в итоге Сюзи наложила на него вето.
– Нет, я просто хочу пересказать всю историю как есть. Ну, то есть про детей и Богородицу и все-все. Даже сестра Френсис почти ничего про это не знает. Она сама так сказала. А уж класс так и вовсе ни сном ни духом. Это такая красивая история, я хочу просто взять да и записать ее для всех. О'кей?
Свиттерс пожал плечами.
– Это твоя развлекаловка, не моя. Я помогу тебе упорядочить материал, если хочешь, и – вперед.
Девочка опустила глаза.
– Свиттерс? Ты огорчен?
– Nein, – солгал он. – Огорчает меня только одно: что власти до сих пор не упекли тебя за решетку. Ты слишком чертовски хорошенькая, чтобы беспрепятственно разгуливать на свободе. Ты – ходячая угроза общественному спокойствию.
– Свиттерс.
– Держу пари, подмышки твои на вкус – что клубничное мороженое.
Девочка между тем соскользнула к нему на колени и теперь обхватила его смуглыми ручонками за шею, все крепче стискивая объятия: мышцы ее язычка подрагивали, точно сухожилия у изготовившегося к прыжку гепарда, – когда с очередным обходом в комнату явилась мать.
– Дети, дети! – пожурила Юнис.
– Или мне уже нельзя выказать старшему брату толику любви и благодарности? – вызывающе осведомилась Сюзи.
– Ты слишком много смотришь телевизор, юная леди, – отозвалась Юнис несколько загадочно.
Вспыхнув, Сюзи вскочила на ноги, уже готовая оправдываться, но тут вмешался Свиттерс.
– Матушка права, – невозмутимо проговорил он. Дотянувшись до края стола, он схватил чугунную пепельницу в виде кастрюли с длинной ручкой и на ножках (раннеамериканский стиль!) и ею указал на сорокадюймовый «Sony» в противоположном конце комнаты. – Вот она, проблема! – возвестил Свиттерс. – Разве не обладает эта штука магической властью тотемного столба и крысиным сердцем? Умри, демонический ящик, умри же! – С этими словами он швырнул пепельницу в телевизор, расколов пластмассовый корпус и промахнувшись мимо экрана (уж нарочно там или нечаянно) на какую-нибудь долю дюйма.
Пепельница, сувенир из Монтичелло,[118] с громким лязгом отскочила на пол; мать издала нечто среднее между сдавленным вздохом и визгом, а Сюзи уставилась на сводного брата так, как если бы видела перед собою самый поразительный из феноменов, украшающих нашу землю со времен происшествия в Фатиме (Португалия, 1917 год).
Решив на сей раз уклониться от ужина в кругу семьи, Свиттерс незамеченным выскользнул из дома и покатил к «Ранчо «Кордова», где, как он знал, есть «KFC» с окошечком для обслуживания автомобилистов.
– Я так понимаю, – объявил он подтянутому, хотя и прыщавому юнцу, отпускающему заказ (примерно таким Свиттерс воображал себе Брайана), – что «KFC» и по сей день использует подлинный полковничий рецепт. Это правда?
– Э, да, сэр, чистая правда.
– Одиннадцать секретных трав и специй. Так говорят.
– Да, сэр. Именно так.
– А вы мне их не назовете, будьте так добры?
– Что?
– Ну, одиннадцать секретных трав и специй. Перечислите их, пожалуйста.
Сбитый с толку юнец заморгал – да так яростно, словно надеялся, что в какой-то момент откроет глаза – а клиент и его нахальный красный автомобильчик исчезнут бесследно.
– И нечего отмалчиваться, – рявкнул Свиттерс. – Если с ходу не вспомните все одиннадцать, назовите хотя бы девять или десять.
Парнишка взял себя в руки.
– Э, я прошу прощения, сэр. Это наш секретный рецепт. Будьте так добры, проезжайте, не задерживайтесь.
118
Усадьба и дом-музей Томаса Джефферсона (1743–1826). третьего президента США, в его родном штате Виргиния.