— А это почему, любимая? — тихо спросил он.
Правда вертелась у меня на кончике языка, но я не могла заставить себя сказать ее. Я чувствовала угрозу потерять то, что было у меня над головой. Я могу потерять Константина, его руки, заботу и уважение. Но я могу и проиграть.
Даника. Роман и Роксана. Артем. Дмитрий и Антон. Но какова была альтернатива? Молчать вечно? Буду ли я сидеть рядом с ней за завтраком, передавать ей масло, зная ее секрет? Я крепко зажмурилась, мои мысли становились все громче и громче.
— Елена. Рука Константина легла мне на затылок, его
большой палец провел по моей щеке. — В чем дело?
Я вытолкнула слова:
— Мне нужно сказать тебе кое-что.
— Открой глаза и скажи мне.
Я заставила себя открыть их. Обеспокоенный взгляд его глаз почти заставил меня зарыться головой в грязь. Но я была не из тех, кто прячется в нужный момент.
Не было никакой другой альтернативы, никакого ожидания и наблюдения. Пришло время сказать правду.
— Татьяна никогда по-настоящему не болела. Константин
помолчал, нахмурив брови.
— Что ты имеешь в виду? Как только обвинение было
выдвинуто, доказательства последовали легче.
— Она отравляла себя. Ее симптомы совпадали с передозировкой прописанных лекарств. Я судорожно сглотнула. — Первое тонизирующее средство, которое я ей дала, должно было помочь ей справиться с болезнью и дать мне достаточно времени, чтобы понять, что случилось. Но когда она чудесным образом выздоровела....я ... я заподозрила неладное.
— Довольно, Елена, — предупредил он. Это ничтожное
поведение, не то, что на тебя похоже, и ему нет места в нашей
семье. Я покачала головой и продолжила:
— Я дала ей плацебо. Подделку. Ничего, кроме воды и
крахмала. Но ей становилось все лучше. Она лгала,
Константин. Вся ее болезнь, с ней все было в порядке. Я не
знаю, это Мюнхгаузен или что - то еще.
Константин сел, заставив меня тоже подняться на колени.
Ярость исказила его лицо.
— Твой первый тоник мог бы сработать, даже если бы ты
этого не хотела, — сказал он. Это не делает Татьяну лгуньей.
— Так не бывает, Константин. Медицина чудесным образом
не делает того, чего не должна делать. Это все равно что
сказать, что прием ибупрофена случайно вылечил рак.
Такого не бывает!
Он поднялся на ноги, подтягивая брюки. Я чувствовала, как он уходит все дальше и дальше.
— И это твоё единственное доказательство? — спросил он
угрожающе.
Я тоже поднялась на ноги, не потрудившись скрыть свою наготу.
— Как ты думаешь, Константин, почему сотни врачей, за
которыми ты посылал, ничего не нашли? Потому что там
нечего было искать. Она все это выдумала, целиком!
— Тогда почему вдруг стало лучше? — спросил он. Почему
она выбрала именно тебя, а не кого-то другого, чтобы
вылечить свою фальшивую болезнь?
— Ну, я думаю, это потому, что она, вероятно, думала, что я
не замечу, — огрызнулась я.
Константин стоял во весь рост, ярость исходила из каждой его поры. Я никогда не видела его темперамент таким открытым, таким легко узнаваемым.
— Татьяна была частью этой семьи с восемнадцати лет. Ни
разу она не поступила низко или бесчестно.
— Это не значит, что она не может делать дерьмовые вещи,
Константин, — рявкнула я.
— Татьяна не опасна, — предупредил он. Она хорошая
женщина, которая всегда была добра и заботлива к своему
мужу и сыну. Она никогда никому не причиняла вреда.
— В отличие от меня? — прошипела я. Константин протянул
руку.
— Ты же знаешь, что я не это имел в виду. Его глаза поймали
мои голые ноги, мурашки побежали по обнаженной коже. К
моему удивлению он расстегнул пуговицы и снял рубашку.
— Прикройся, – прорычал он. И давай закончим этот
разговор здесь.
Я отказалась от рубашки.
— Этот разговор еще не окончен. Я не буду пешкой в игре Татьяны. И я не оставлю тебя в покое.
— Хватит, Елена, — повторил он. Эти обвинения ни на чем
не основаны.
— Она действительно притворялась! Открой глаза. Она
притворялась больной, притворялась выздоравливающей. Не
совсем поведение хорошей женщины, не так ли? Его черты
исказились, дразня зверя под кожей.
— Я сказал достаточно.
— А я сказала нет.
Константин посмотрел вниз на меня:
— Тогда я предполагаю, что мы находимся в тупике, — он
зарычал. Но я все еще пахан, и когда я прикажу тебе держать
эти теории при себе, ты будешь повиноваться.