Висенте Бласко-Ибаньес
Свистъ
Весь театръ былъ охваченъ восторгомъ. Какой дебютъ! Какое чудное представленіе Лоэнгрина! Какое сопрано у этой артистки!
На красномъ фонѣ креселъ въ партерѣ виднѣлись головы мужчинъ и неподвижныя башни изъ лентъ, цвѣтовъ и тюля, не склонявшіяся другь къ другу ни отъ скуки, ни для болтовни; въ ложахъ царила полная тишина; нигдѣ не было слышно разговоровъ даже вполголоса. Наверху, въ адской галлереѣ, называемой въ насмѣшку раемъ, восторгъ вспыхивалъ шумно и неизмѣнно, словно глубокій вздохъ удовлетворенія, каждый разъ, какъ раздавалось нѣжное, сильное и мощное сопрано. Какое чудное представленіе! Все въ театрѣ казалось новымъ. Оркестръ состоялъ изъ ангеловъ. Даже центральная люстра свѣтила ярче.
Немалую роль играло въ этомъ восторгѣ чувство удовлетвореннаго патріотизма. Сопрано была испанка, только перемѣнившая свою дѣвичью фамилію Лопесъ на итальянскую фамилію мужа, тенора Франкетти, великаго артиста, который, женившись на ней, поднялъ ее на высоту всемірной извѣстности. Какая это была красивая женщина! Одна изъ первыхъ красавицъ въ мірѣ – стройная, съ гордой осанкой, руки и шея съ прелестными округлостями. Бѣлое, тюлевое платье Эльзы свободно лежало на таліи, но плотно облегало и чуть не рвалось надъ роскошными округлостями ея тѣла. Ея черные, восточные глаза, горѣвшіе страстнымъ огнемъ, составляли рѣзкій контрастъ съ бѣлокурымъ парикомъ принцессы брабантской. Красавица испанка была на сценѣ робкою, нѣжною, покорною женщиною, отвѣчавшею мечтамъ Вагнера, вѣрившею въ силу своей невинности и ждавшею спасенія отъ неизвѣстнаго.
Разсказывая о своемъ снѣ передъ королемъ и его свитою, она пѣла такъ нѣжно и трогательно, съ опущенными руками и восторженнымъ поднятымъ кверху взоромъ – словно видя на облакѣ таинственнаго палладина – что публика не была въ силахъ сдерживаться дольше, и оглушительный взрывъ апплодисментовъ и криковъ вырвался изо всѣхъ угловъ театра, даже изъ корридоровъ, точно громкій залпъ цѣлаго ряда пушекъ.
Скромность и грація, съ которою артистка раскланивалась на всѣ стороны, еще больше разожгла восторгъ публики. Какая это женщина! Видно, что она хорошо воспитана! А что касается ея душевной доброты, то всѣ невольно вспоминали подробности ея біографіи. Она посылала ежемѣсячно деньги престарѣлому отцу, чтобы тотъ могъ прилично жить на покоѣ, и этотъ счастливый старикъ слѣдилъ изъ Мадрида за успѣхами дочери по всему свѣту.
Какъ это было трогательно! Нѣкоторыя дамы подносили къ глазамъ кончикъ пальца въ перчаткѣ, а въ райкѣ какой-то старикъ хныкалъ, закутавшись съ носомъ въ плащъ, чтобы заглушить плачъ, Сосѣди смѣялись надъ нимъ. Ну, ну, голубчикъ, нечего ревѣть!
Представленіе продолжалось среди всеобщаго восторга. Глашатай предлагалъ присутствующимъ выступить на защиту Эльзы. Ладно, нечего. Публика, знавшая оперу наизусть, была посвящена въ тайну и знала, что никакой смѣльчакъ не выйдетъ на защиту Эльзы. Тогда выступили, подъ звуки зловѣщей музыки, женщины въ вуаляхъ, чтобы увести ее на казнь. Но все это были лишь шутки; Эльза находилась въ полной безопасности. Но когда храбрые брабантскіе воины заволновались на сценѣ, завидя вдали таинственнаго лебедя и лодку, и въ свитѣ короля произошло полное смятеніе, публика тоже невольно зашумѣла и заерзала на стульяхъ, кашляя, вздыхая и вертясь, чтобы приготовиться къ молчанію. Какой интересный моментъ! На сценѣ долженъ былъ появиться знаменитый теноръ Франкетти, великій артистъ, про котораго шла молва, что онъ женился на испанкѣ Лопесъ, ища противовѣсъ своему отцвѣтающему таланту въ юности и чудномъ голосѣ жены. Кромѣ того, это былъ великій маэстро, который умѣлъ преодолѣвать трудности съ помощью искусства.
И вотъ онъ появился на сценѣ, стоя въ маленькомъ челнѣ, опершись на длинный мечъ, держа въ рукахъ щитъ и сверкая стальною чешуею на груди. Гордая, вызывающая фигура этого рослаго красавца, котораго вся Европа носила на рукахъ, приближалась, гордо выпрямившись во весь ростъ и сіяя съ ногъ до головы, точно серебряная рыба.
Въ театрѣ наступила глубокая тишина, точно въ церкви. Теноръ глядѣлъ на лебедя, словно тотъ былъ единственнымъ, достойнымъ его вниманія существомъ, и въ мистической обстановкѣ раздался тихій, нѣжный, еле слышный голосъ, точно долетавшій откуда-то издали.
– Благодарю тебя, о милый лебедь.
Весь театръ вздрогнулъ неожиданно, какъ одинъ человѣкъ, и публика вскочила на ноги. Какой-то рѣзкій звукъ, точно разодралась старая декорація въ глубинѣ сцены, бѣшеный, жестокій, отчаянный свистъ потрясъ тишину такъ, что, казалось, задрожалъ свѣтъ въ театральномъ залѣ.