В кабине вертолета мне не нужно было сидеть неделю. В общей сложности я провел в ней восемь часов летного времени, но мне показалось, что прошло не меньше года.
Уже во время обследования северного побережья пролива со стороны материка мы столкнулись с первым, но далеко не последним случаем ложной тревоги в этот день. Минут через двадцать после того, как покинули Торбей, мы увидели устье реки, небольшой речки, впадающей в море. Пролетели вдоль русла около мили против течения, пока растущие по берегам деревья не сомкнулись кронами над водой там, где река протекала сквозь узкое каменистое ущелье.
Я крикнул в микрофон:
— Надо бы посмотреть, что там внизу!
Вильямс кивнул.
— В четверти мили отсюда мы пролетали над подходящей площадкой. Я вас высажу.
— Но у вас есть трап. Разве вы не можете просто спустить меня?
Если бы вы знали столько же, сколько я, о том, что случается, когда дуют ветры со скоростью сорок — пятьдесят миль в час, при попытке спустить трап, вы бы никогда не заговаривали об этом. Даже в шутку. Я хочу вернуться домой живым.
Он повернул и высадил меня без особого труда на площадке, прикрытой от ветра скалами. Через пять минут я дошел до того места, где над рекой склонились кроны деревьев. Еще пять минут спустя я был снова в кабине вертолета.
— Как успехи? — спросил лейтенант.
— Никаких успехов. Поперек реки, прямо на входе в укрытие, огромный старый дуб.
— Его можно сдвинуть.
— В нем две-три тонны веса, и он на несколько футов врос в ил. Он там лежит много лет.
— Ну, ну. Не все сразу. Первый блин комом.
Еще несколько минут полета — и новое устье реки.
Оно было таким узким, что вряд ли можно было представить, как по нему пройдет корабль, но тем не менее мы свернули в сторону. В полумиле выше устья поверхность реки вспенивалась порогами. Мы повернули обратно.
К тому времени, как окончательно рассвело, мы достигли северного предела зоны наших поисков. Относительно пологие прибрежные холмы уступили место крутым скалам, подходящим вплотную к воде.
— Далеко на север тянется такой берег? — спросил я.
— Миль на десять — двадцать, до Лох Лэйрг.
— Были там?
— Летал несколько раз.
— Пещеры есть?
— Откуда им взяться?
Я и сам так думал.
— А на другой стороне? — Я указал рукой на запад, где горная береговая гряда, еле различимая сквозь струи дождя на расстоянии пяти миль, тянулась от Лох Лэйрг до входа в Торбейский пролив.
— Там и чайке-то ступить некуда. Поверьте мне.
Я ему верил. Мы полетели назад к тому месту, откуда начали поиски, и двинулись вдоль берега в южном направлении. Между островом Торбей и берегом материка море представляло собой сплошную пенящуюся массу. Покрытые белыми шапками валы стройными рядами катились к востоку. Мощные, пенистые гребни сливались в длинные хребты, перемежающиеся темными полосками впадин. Море было пустынно. Даже большие рыбацкие шхуны остались в гавани в эту погоду. Под свирепыми напорами ветра нашему мощному вертолету приходилось несладко. Он качался и трясся, словно вышедший из-под контроля разогнавшийся поезд за мгновенье до того, как сойти с рельсов. Один час полета в таких условиях выработал у меня стойкое отвращение к вертолетам на всю оставшуюся жизнь. Но когда я подумал, каково сейчас оказаться там внизу, на борту яхты, в проливе, на волнах под ревущим ветром, у меня возникло даже что-то вроде привязанности к этому чертову железному ящику.
Мы спустились на двадцать миль к югу, летя вдоль побережья. Если, конечно, эту болтанку можно назвать полетом. При этом пролетели, в действительности, не меньше шестидесяти миль. Каждый незаметный пролив между островом и материком, каждая бухточка, каждый залив или устье реки должны были быть осмотрены. Почти все время летели очень низко, не выше двухсот футов над землей. Иногда приходилось спускаться до сотни футов — настолько силен был ветер и дождь, что щетки не успевали справляться со слепящими струями, стекающими с лобового стекла, и нам оставалось надеяться разглядеть под собою что-ни-будь, только спустившись как можно ниже. Я думаю, что мы не пропустили ни ярда обследуемого берега. Осмотрели все и не увидели ничего.
Я взглянул на часы. Девять тридцать. Скоро кончится день, а мы ничего не достигли. Я спросил:
— Долго еще вертолет выдержит?
— Я вылетал на 150 миль в Атлантику, когда погодка была похлеще, чем эта.— В голосе лейтенанта Вильямса не было слышно напряжения или усталости. Похоже, что все происходящее доставляло ему удовольствие.— Вопрос в том, сколько вы сможете выдержать?