Выбрать главу

Теперь ничто да свете не могло его спасти. Под давлением в сорок фунтов на квадратный дюйм через разрезанный шланг внутрь шлема проникала вода, которая, заполняя костюм, придавливала его к земле навеки. Он тонул. Почти не отдавая отчета в своих действиях, я, взявшись за нейлоновую веревку, опутал ее несколько раз вокруг бешено дергающихся ног Куинна, стараясь не попасться ему под руку, потому что Куинн все еще мог запросто прихватить меня с собой в компанию, переломив мне шею, словно спичку. В глубине души я надеялся, что когда его товарищи подоспеют, а они должны будут это сделать немедленно — громадное облако пузырей уже вырвалось из люка наружу,— они могут решить, что Куинн запутался в веревке и неудачно пытался освободиться от нее. Мне не казалось тогда, что я слишком жестоко с ним обошелся, не кажется и теперь. У меня не возникло ни сожалений, ни угрызений совести оттого, что я поступаю так с умирающим человеком: во-первых, он был уже без сознания, во-вторых, это зверь-психопат, убивавший ради удовольствия, но, самое главное, я должен был думать о живых, которым грозит смерть: об узниках подвала замка Дабб Сгейр. Я оставил его дергаться в судорогах и подыхать на полу трюма, а сам отплыл в сторону и спрятался в темном углу в стороне от открытого люка.

Те двое, которые были на палубе, уже спускались, медленно продвигаясь вниз сквозь отверстие люка. Когда они опустились на дно трюма, я осторожно выплыл наружу, нащупал руками грузовой трос и начал подниматься на поверхность. Я пробыл на глубине менее десяти минут, поэтому, когда ручной глубиномер показал две сажени, сделал трехминутную остановку для декомпрессии. К этому моменту Куинн был уже наверняка мертв.

Я сделал так, как говорил мне Хатчинсон. Всплыв на поверхность, отдался воле волн — торопиться теперь было некуда — и вскоре без особого труда обнаружил «Файеркрест». Хатчинсон помог мне выбраться из воды на борт, за что я был ему искренне благодарен.

— До чего же я рад снова видеть тебя, братишка,— сказал он.— Никогда не думал, что придет такой день, когда Тиму Хатчинсону придется тысячу раз помирать от страха. Но так оно и вышло. Как дела?

— Порядок. У нас есть время. Пять-шесть часов в запасе.

— Поднимаю якорь.— Через три минуты мы тронулись, а еще через три минуты уже плыли посередине «Беул нан Уама» в направлении норд-норд-ост, навстречу набирающей силу волне отлива. Хатчинсон включил автопилот и появился в дверях освещенного салона, шторы которого были плотно закрыты, что было в таком густом тумане излишней предосторожностью. Я оказывал себе первую медицинскую помощь, накладывая марлевую повязку на глубокий порез, протянувшийся от основания ребер до самого плеча. Мне не видно было выражения его лица, спрятанного под роскошной черной бородой, но он достаточно выразительно застыл на месте. Потом тихо спросил:

— Что случилось, Калверт?

— Это Куинн. Я встретил его в трюме «Нантвилля».

Он подошел и молча помог мне наложить повязку. Только после этого сказал:

— Куинн мертв?— Это не прозвучало как вопрос.

— Куинн мертв. Он перерезал свой собственный воздушный шланг.

Я рассказал, что случилось. Он выслушал меня молча. Мы с ним больше парой слов не обмолвились, пока возвращались на Крейгмор. Я знал, что он мне не поверил. И не поверит никогда.

И дядюшка Артур тоже. Не поверит мне до самой смерти. Но отреагировал он иначе. С глубоким удовлетворением. Дядюшка Артур, несмотря на свою отеческую манеру, был человеком крайне безжалостным. Теперь он, похоже, наполовину решил приписать себе заслугу в предполагаемой казни Куинна.

— Не прошло и двадцати четырех часов с того момента, как я приказал Калверту найти и уничтожить этого человека любыми доступными способами,— объявил он во время чая за столом.— Должен признаться, не предполагал, что этим средством окажется лезвие ножа, перерезавшее воздушный шланг. Тонкая работа, мой мальчик, очень тонкая работа. Что и говорить!