— Мальчонка он смышлёный, — заговорил дядька. — Сразу всё смекает. Коль в узде держать, то станет хорошим работником.
— А силы в нём много ль? — голос Угрюма был хриплым и грозным.
— Сгодится, — кивнул дядька. — Батя его подковы гнул. Не гляди, что мелкий. Израстётся.
— Ну, покажи своего волчонка.
Дядька бросил короткий взгляд на жену, та быстро метнулась во двор и в сенях наткнулась на Стёпку.
— Ах, вот ты, кутёнок!
Она больно ухватила мальчишку за ухо и потащила в избу. Сдерживая слёзы, Стёпка потирал красное ухо. Коленки дрожали. Угрюм медленно встал из-за стола и подошёл. Чёрная громада закрыла свет.
— Хилый какой-то. Его ж и от пола не видно!
— Ай!
Стёпка не сдержался и вскрикнул, когда кузнец ухватил его за плечи. Больно и страшно, словно сейчас же швырнёт оземь или о стену. Ни с кем Угрюм не был добрым. Показалось, что кости треснут, и кузнец раздавит маленькое тело.
— Что пищишь как девка?! — Тёмное, обросшее жёсткой бородой, лицо Угрюма оказалось совсем рядом. — Не хочешь в кузню?
Внутри у Стёпки похолодело. Он часто видел, как мечутся по кузне чёрные, будто чертенята, подмастерья Угрюма, и ни за что на свете не хотел бы попасть туда. Среди жара и испарений возвышался мрачный гигант, гоняя учеников. Не об этом ли аде говорил батюшка в церкви?
— Не хочу, дяденька, — мальчонка шмыгнул носом.
Громовой хохот разбил тишину.
— Не хочет, посмотрите на него, — засмеялся кузнец.
Стёпке пожелалось провалиться сквозь старые доски, что поскрипывали под ногами.
— Через два дня приведёшь волчонка в кузню, — коротко бросил Угрюм и ушёл, с треском захлопнув дверь в избу.
— Не отдавайте меня. Я не хочу в кузню, — тихо попросил мальчик, глядя в глаза дяде.
Недобрым у того стало лицо, брови сурово сошлись, большая ладонь ударила по столу, напугав малых. Три пары круглых глаз посматривали с полатей на бушевавшую грозу, на глупого Стёпку, что осмелился перечить хозяину дома.
— Будешь меня позорить — знать тебя не знаю. Делай, что велят. Мал ещё решать хочу, не хочу. Отправишься к кузнецу, он тебя научит жизни. Не то с псами жить будешь. Не место тебе в избе, волчонку неблагодарному.
— А хлеб наш есть хочешь? Да?! — зло гремела посудой дядькина жена. — Детям моим крохи достаются. Всё из-за тебя! Никакой пользы в доме!
«Не заплачу, не заплачу, не заплачу…», — стиснув зубы, повторял про себя Стёпка.
В груди всё горело от обиды. Разве не забрал себе родич отцовский надел земли в уплату содержания сироты? Так почему постоянно попрекает куском хлеба?!
Горечь разъедала маленькой сердечко, но одновременно, оно одевалось холодной сталью: необычайная сила и решимость наполняли тело. Стёпка желал, чтобы всё изменилось. Чтобы никогда не было кузницы и Угрюма…
Вырвавшись из тёмной избы, Стёпка побежал из городища прочь. Сейчас он не боялся заблудиться, а даже желал этого: потеряться, спрятаться от грянувшей беды. Высокая трава на поле опутывала ноги, и мальчик спотыкался, падал, вновь поднимался и бежал. Он так любил этот свободный воздух и свет солнца, что жаркая мрачная кузница виделась адом, который неминуемо погубит его. Всем телом и душой Стёпка ощущал опасность. Если он попадёт в кузню, то жизнь закончится. Больше ничего не будет.
— Помоги мне, помоги.
Стёпка жадно впитывал воспоминания о страннике, искал поддержки, защиты. Почти на краю поля, ослеплённый ярким светом, мальчик упал лицом в траву и затих. Силы покидали его.
Ветер потрепал русые волосы на макушке, и тёплая, лёгкая рука коснулась спины.
— Сила Господа с тобой, мальчик.
Этот голос…
Стёпка задрожал от радости. Он узнал плавное течение речи и покой, что дарил странник. Рыдая, он уткнулся в чёрную ткань одеяния незнакомца.
— Отдать кузнецу… — отрывисто повторял мальчишка. — Хотят отдать. Я там умру.
— Ты не веришь, что будешь спасён?
Странник приподнял Стёпке лицо, заставляя смотреть в лазурь глаз, ощущая покой.
— Верю! — ответил мальчик.
— Верь и будешь спасён. Ты нужен этому миру. Время не допустит, чтобы ты покинул мир раньше, чем это станет неизбежным.
— А когда это станет неиз… неизбежным, — Стёпке трудно далось странное, взрослое слово. — И что это значит?