Глава 4
И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, о утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сило, о утешителя у них нет. И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; о блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем (Еккл. 4:1–3).
Автор возвращается к темам, прозвучавшим в 16-м стихе 3-й главы. В Библии немало написано о притеснениях сильными слабых, об отсутствии правого суда, о зле социального неравенства, больше всего — в пророческих книгах. Пророк не просто констатирует проблему, он говорит, что Бог на стороне слабого и Он сокрушит сильных земли, тех, кто не протянули слабому руку помощи, то есть не исполнили функций, возложенных на них Богом вместе с богатством и силой.
У Екклесиаста, как и у большинства представителей учительной литературы Израиля, Бог безмолвствует. Это последний пласт израильской литературы. Закон — Тора, Пятикнижие — это активное слово Бога, обращающегося к творению и к Своему народу. Пророки и историческая литература — повествование об истории развития отношений с Богом, ответ Израиля на слова Бога и во многом также диалог между Яхве и Его народом. А учительная литература — рефлексия книжников на первые два блока, теоретизация, осмысление сказанного и сделанного и попытка дать некие универсальные советы исходя из осуществленной рецепции.
Потому и рассуждения Когелета о проблемах социума так тяжко беспросветны. Вот сила — на нее нет управы. Вот угнетение — нет защитника. Хотя Библия учит, что Бог принимает вопли вдов и воздыхания притесняемых, как каждого конкретного человека, так и целого народа. Пример тому — вопль народа Израильского, даже не обращенный к Богу, а просто крик боли (см. Исх. 2: 23–25). Бог слышит его и начинает действовать.
Из беспросветной картины социума, наблюдаемой Екклесиастом, вырастает радикальный негативизм по отношению к жизни вообще, помноженный на абсолютный перфекционизм из серии «все или ничего». Ибн Эзра считает, что Соломон из гордости превозносит долю мертвых: «Любой человек предпочтет получить кару с Небес, чем претерпеть притеснения со стороны подобных ему, и потому предпочтет смерть жизни». Он же считает оборот о выкидыше не более чем яркой метафорой. Однако многие из законоучителей Израиля в своих теологических спорах пришли к тем же выводам, что и Соломон. Школы Гилеля и Шамая после двух с половиной лет спора заключили, что человеку лучше не рождаться на свет.
Видел я также, что всякий труд и всякий успех в делах производят взаимную между людьми зависть. И это — суета и томление духа! Глупый [сидит], сложив свои руки, и съедает плоть свою. Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с трудом и томлением духа (Еккл. 4: 4–6).
Мысль о том, что успех в делах порождает зависть окружающих, достаточно тривиальна. Так же очевиден суетный характер зависти. Человек завидует не потому, что хочет нечто приобрести, а из желания оказаться не хуже объекта зависти, то есть мотивируется гордостью. Святитель Василий Великий с горечью констатирует, что «как ржа есть болезнь хлебного зерна, так и зависть есть недуг дружбы» (Беседа о зависти), то есть чаще возникает в отношениях между близкими людьми, во многом благодаря взаимной вовлеченности в жизнь другого. Хотя теперь, заметим, достаточно просто подписаться на несколько соответствующих инстаграм-аккаунтов, чтобы этот недуг расцвел пышным цветом.
Относительно праздности, находящейся в связке с завистью — когда глупец сложа руки завидует богатствам другого, — прекрасно сказано в Апостольских постановлениях, где дается ответ на прикладной вопрос, всякому ли нуждающемуся нужно подавать милостыню: «…а кто терпит недостаток в житейском от расточительности, или от пьянства, или от праздности, тот недостоин не только пожертвования, но и Церкви Божией, ибо Писание говорит о таковых, утверждая, что ленивый опускает руку свою в чашу и не хочет донести ее до рта своего (Притч. 19: 24)… ибо праздность воистину есть мать голода» (Апостольские постановления. 2: 4).
И обратился я и увидел еще суету под солнцем; [человек] одинокий, и другого нет; ни сына, ни брата нет у него; а всем трудам его нет конца, и глаз его не насыщается богатством. «Для кого же я тружусь и лишаю душу мою блага?» И это — суета и недоброе дело! Двоим лучше, нежели одному; потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их: ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его. Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться? И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, нескоро порвется (Еккл. 4: 7–12).