Каша и впрямь на вкус была своеобразная. Ни на гречку, ни на рис, ни на пшенку не похожа… Я раньше такой точно не пробовал… Какой-то своеобразный привкус, но по мне так вполне даже приятный. Ежели бы еще ее на молоке сварить, соли добавить, а может, еще и сахару, так и вообще объеденье будет. Так что я вовсю уминал ее выданной мне ложкой и радовался жизни. А вот Лга’нхи ел непривычное блюдо, кривя рожу и строя из себя принцессу на горошине, которой подали на обед дохлую крысу. Выковыривал, засранец этакий, из общего котелка куски мяса и корчил страдальческую рожу каждый раз, когда язык его величества соприкасался с прилипшим к мясу разваренным зерном… Смотреть на это было весьма ржачно. Так что спать я лег в очень благодушном настроении. А вот проснулся…
Проснулся я глубокой ночью от жутких резей в брюхе. Дабы не было конфузу, стремительно умчался в степь и, быстро скинув штаны, присел в гордой позе орла. Глянул в сторону — при свете луны, чуть в отдалении виднелся силуэт другого орла… Была его очередь сторожить… Вот он и сторожил… в весьма своеобразной манере. Судя по всему, у Лга’нхи были те же проблемы. Кажется, его желудок к кашам приспособлен не был. А мой давно отвык. Так что остаток ночи мы провели в забегах…
Утром Лга’нхи со мной не разговаривал. Я ведь не только заставил его жрать немыслимую гадость, так еще и отравить пытался. Как всякий человек, обладающий безупречным здоровьем, мой приятель был крайне мнителен в отношении малейших признаков возможного покушения на эту безупречность. Шарахни я его промеж глаз дубиной или копьем ткни, он бы, наверное, и то так на меня не обиделся. Хреново было только то, что подобная обида у местных могла затянуться чуть ли не на годы. Обычно они, обитающие в тесной коммуне, легко прощали друг другу разные мелочи либо быстро разрешали недоразумения свирепой дракой. Обида же, нанесенная мной Лга’нхи, была слишком сильная, чтобы не обращать на нее внимания, он ведь небось реально верит, что я это специально сделал. Тем более что раньше он, лопавший только свежую пищу, никогда не травился и потому наверняка был до смерти перепуган. А свой испуг «бесстрашные воины» никогда не признают и предпочитают вымещать его на других. Ан хренушки! Избавиться от страха и обиды, хорошенько отметелив меня, он тоже не мог, давал слово, и вообще, духам это не понравится. Так что у нас намечался серьезный кризис в отношениях.