И понесло-о-ось!
Пришлось использовать нашу старую тактику, которую мы практиковали с названным брательником, когда путешествовали вдвоем. В смысле, он убивает врагов, а я спасаю собственную жизнь и жду подмоги.
И когда на тебя наваливаются двое опытных ребят с длинными копьями, сделать и то и другое становится крайне непросто.
Хорошо хоть, стремительное нападение Лга’нхи дало мне несколько мгновений на то, чтобы прийти в себя. Что ни говори, а эта дылда свое дело знал и сумел угрохать двоих еще до того, как остальные аиотееки опомнились. До сих пор удивляюсь, как стремительно может двигаться эта огромная туша.
А вот наш юный коллега явно зевнул, и ему всадили копье в горло почти в самом начале заварушки.
Я же успел отпрыгнуть к какому-то заборчику, прикрывающему мою спину, и изготовить протазан к бою.
А дальше началась свистопляска. Победить я особо и не мечтал — лишь бы остаться в живых до прихода подмоги. Так что просто отмахивался протазаном от тычущихся в меня бронзовых наконечников, даже не думая переходить в контратаку.
Я бы и дальше не думал, если бы один из моих противников не проскользнул своим сапогом по влажной глине и не раскрылся для стопроцентного удара. Сработал нарабатываемый годами рефлекс — я сделал выпад и быстро отскочил влево.
Как оказалось, недостаточно быстро — вражеское копье второго противника, ударившись об одну из пластин панциря, соскользнуло в сторону, пропоров слой бычьей кожи и вошло куда-то в бок.
Накачанный адреналином организм почти не почувствовал боли, однако мозг, принявший с годами под многочисленными ударами вражеского оружия форму боевой вычислительной машины, оценил эффект, просчитал время, которое отпустила мне на бой обильно выливающаяся из пореза кровь и, велев максимально ускориться, швырнул в атаку.
Моим единственным козырем был протазан, все возможности которого мой противник явно не знал. Я ринулся вперед, стараясь за оставшиеся мне мгновения сжечь все запасы своих сил, лишь бы достать противника.
Удар сверху в лицо. Враг подставляет копье. Зацепив его краем топорика и слегка повернув, чтобы зажать вражеское оружие, тяну на себя. Враг, естественно, сопротивляется.
А теперь то, что отрабатывал уже тысячи раз — быстро отпустить захват и, пользуясь тем, что противник продолжает по инерции отжимать мое оружие в сторону, перекинуть протазан ниже вражеского копья и ударить, одновременно смещаясь в сторону. Почувствовать, что попал. Упасть на колени.
…Последнее я не отрабатывал. Как-то само получилось.
У-у-у…А-а-а… Как же больно! Вам, сволочи сапоги тачать, а не людей зашивать! Блять! Блять! Блять! Ты, Кор’тек, где так иглой учился работать? Сшивая шкуры для лодок? Так меня не надо «как можно крепче». Меня надо «чтобы края раны сошлись». Тебе волю дай, ты еще сверху шов горячим смоляным варом промажешь, чтобы вода не протекала. У-у-у блять…
…Нет, сам, конечно виноват. И что внаглую полез в поселок. И что, чувствуя свою вину, более-менее грамотных ранозашивальшиков отправил к Лга’нхи.
Брательнику в этой заварухе тоже досталось. Как-никак, он один против восьмерых дрался и пятерых сумел уложить до того, как прибежали наши, привлеченные звуком боя, и снесли своей массой остатки наших обидчиков… Кажется, под горячую руку и кому-то из местных досталось.
Правда, у Лга’нхи раны больше поверхностные — он так крутился и вертелся по полянке, круша супостатов, что никто из них так и не смог изловчиться нанести концентрированный удар, который смог бы пробить панцирь. Потому-то и пострадали в основном только незащищенные конечности. Четыре «царапины» на ногах, две на правой руке и одна на левой. А еще штаны в клочья. А на такого дылду новые хрен отыщешь.
Так что брательника сейчас тоже штопают, аж в четыре руки. Вик’ту от войска ирокезов и Зувгур — представитель бородокосичников. Как раз напротив меня брательник сидит и еще этак ухмыляется, изображая, что ему все нипочем.
А за меня ничтоже сумнящеся взялся сам Кор’тек, за которым, между прочим, раньше никаких лекарских наклонностей не замечалось. И чую я, после его основательной штопки пупок у меня сместится вправо сантиметров на пять-десять. А вся грудь и живот пойдут неприятными косыми складками.
— Ну вот… Все пришил, — довольно заявил Кор’тек, отваливаясь от моей скорбной тушки как сытый вурдалак от обескровленной жертвы. — Как ты и велел, примочкой этой твоей протер, пылью присыпал и мазью замазал. Ща еще тряпкой замотаем, и будешь в порядке.
…Ты уж извини, Дебил, — вдруг виновато понурился наш адмирал. — Я ж те лодки-то видел и должен был догадаться, что чужие они, ан вон оно как получилось. Ты сразу в поселок пошел, а я… того значит…