Нет ответа.
– Ты должен выслушать меня. Председатель при смерти. Мне нужна твоя помощь.
Пару мгновений ничего не происходило. Потом, очень медленно, Цю поднял подбородок, будто невидимый кукольник осторожно потянул за ниточку. Саймон стал пристально смотреть в глаза Цю, пытаясь вынудить его сосредоточиться.
– Рид рассказал мне много интересного этой ночью. Он сказал, что за тобой велось наблюдение с того самого дня, когда ты приехал в Гонконг на жительство. Он был уверен, что ты вступишь в контакт с представителями руководства КНР. В течение долгого времени он не мог доказать это. Но потом он нашел пару тапочек на пляже, в ту самую ночь, когда… В ту ночь. Он проследил эту пару обуви вплоть до того магазина, где они были куплены. Их оплатили по кредитной карточке. – Саймон сделал паузу. – По твоей кредитной карточке.
Цю не шевельнулся, не двинул головой, но что-то в нем изменилось. До этого момента его невидящие глаза просто находились напротив глаз Саймона. Но теперь они видели, регистрировали присутствие другого человека в камере.
– Я видел досье, Цяньвэй. Оно объясняет многое из того, что мы не понимали раньше. Например, именно ты, как оказалось, подцепил микрофон к пиджаку Дианы в день похорон Джинни. Есть и еще кое-что. Так что я думаю, Питер прав.
Цю скривил губы в презрительной усмешке.
– Я думаю, что Питер прав, – медленно повторил Саймон. – И я не знаю, что мне делать.
По выражению лица Цю невозможно было угадать его отношение к сказанному Саймоном.
– Мне просто трудно. Я чувствую себя дураком. Я понимал, что когда «Маджонг» начнет удерживать твоего сына в Китае, возникнет опасность, что ты предашь меня. Я понимал это всегда, но поскольку я принял решение не обращать внимания на это возможное осложнение, вышло так, что меня обманул именно тот, кого, как я считал, я знаю. Но я могу забыть об этом и простить. Я думаю даже, что смогу сделать так, чтобы тебя не отправили за решетку.
Уголки губ Цю слегка поднялись в ухмылке и тут же снова опустились; лицо приняло обычное выражение недовольства.
– Я приехал сюда разговаривать не о делах. Я приехал поговорить о Диане.
Саймон намеренно сделал паузу, дав молчанию застыть в камере. По лицу Цю пробежала серия гримас. Сначала он опустил взгляд: он сделал это мгновенно, будто смысл слов Саймона не сразу дошел до него, затем взгляд его забегал из стороны в сторону, словно сами глаза метались, ища выхода. Он сделал резкий вдох.
– Ты понимаешь, кого я имею в виду, когда говорю «Диана»? Мою дочь. Твоего друга.
– Друга?
Саймон вздрогнул. Звуки, которые издавал Цю, скорее напоминали невнятное карканье. Китаец с трудом сглотнул, и это свидетельствовало о том, как нелегко ему выговаривать слова.
– Она называла тебя своим другом. И нередко.
– У меня нет друзей. Ни одного.
– Цяньвэй… Если это был ты в тот вечер, в вечер похорон Джинни… то тебе определенно удалось что-то подслушать. Мне нужно знать точно, что именно ты слышал.
– Это нужно для моего друга, как я понимаю?
– В данный момент Диана для меня важнее всех в мире.
– А почему сейчас? В первый раз? После всех этих лет, в течение которых ты покупал и продавал как товары… людей? – Цю умолк и потер шею, крутя головой из стороны в сторону, пытаясь облегчить боль.
– Я всегда заботился о своей семье. Точно так же, как и ты заботился о своей. Ведь именно поэтому ты оказался сегодня здесь, не правда ли?
– Не понимаю…
– Тинчень. – Саймон откинулся назад, уперев руки в край стола. – Сколько ему сейчас лет?
Китаец не ответил.
– Дай подумать… когда все мы были узниками в Чаяне, ему было… лет шесть. Диана тогда учила его английскому, помнишь?
– Я помню! О да, я помню! – Цю выплюнул эти слова, словно они имели вкус горечи и позора. – Ты похитил моего сына и держал его в заложниках, чтобы они оказались вынуждены прилететь и забрать нас!
– Подожди минутку. Твои же товарищи, люди из «Маджонга» готовы были использовать Тинченя как пешку, как разменную монету.
Цю отвел взгляд.
– Они решили, что ему будет лучше уехать со своей собственной матерью. Они были правы.
– А это правда? – Саймон отодвинул свой стул и сцепил руки на колене, изучающе разглядывая китайца. – Это на самом деле так? – тихо спросил он.
– Он мой сын. Кому знать, как не мне. – Теперь голос Цю стал громче и не таким хриплым.
– Я не верю тебе. Тинченя оставили в Китае, несмотря на все мои попытки вытащить его оттуда…
– Твои попытки?..
– Да. Я пытался. Ты знаешь, сколько усилий я приложил.
– Но все же тебе это не удалось. И сейчас ты расплачиваешься за все. За все ошибки.
– И моя дочь тоже должна расплачиваться за них?
– Да! Я потерял все. Ты потерял жену, а теперь и твоя дочь ушла от тебя. Ну так что? Диана, без сомнения, вернется к тебе, когда почувствует, что сможет смотреть тебе в глаза.
– Почему? Почему она не может посмотреть мне в глаза?
– Саймон Юнг, твоя дочь вела не очень веселую жизнь. Она доверила мне кое-что, что не годилось для твоего слуха.
– Будь поосторожнее в выражениях.
– Зачем? Ты думаешь, что меня можно заставить страдать больше, чем я страдаю сейчас? Ты знаешь, что сделал со мной Рид? Он повесил меня.
– Повесил тебя?
– О да, очень хорошо – твои большие круглые глаза расширились, на лице появилось потрясение…
– Но это же британская колония!
Цю моргнул, глядя на Саймона, но будучи не в силах уловить его мысль. Саймон покачал головой.
– Я просто не могу поверить в это. Питер пытал тебя?
– Да. Когда я отказался говорить. Он не отличается особым терпением.
В молчании текли секунды. Саймон смотрел на Цю, возможно впервые видя в глазах другого человека отражение одной из сторон жизни колонии, которой он помогал развивать производство. В конце концов он достал из кармана пачку сигарет и коробок спичек и подтолкнул их Цю через стол.
– Ты не куришь, – заметил китаец, прикуривая.
– Я просто подумал, что тебе, может быть, захочется курить. – На мгновение Саймон вышел из себя. – Неужели в досье занесены все мои чертовы привычки?
Цю извлек крошку табака, застрявшую между зубами, воспользовавшись этим моментом, чтобы отвести взгляд от Саймона.
– Ты подвел меня, – сказал он наконец, словно подводя черту под начатой темой. – Я предал все, что раньше было для меня свято, поверив твоему слову, что ты вернешь мне сына. Никакие из остальных твоих аргументов и обещаний я не принимал во внимание. Никогда.
– Ты думаешь, я не напоминал себе об этом каждый день?
– Меня радует это. Но это не важно. Я предал свою страну. Ты предал меня.
Саймон подождал, пока китаец докурил сигарету и растоптал ее о пол.
– Расскажи мне о Диане. Ты сказал, что она не может посмотреть мне в глаза. Я хочу знать, что ты имел в виду.
Цю закурил еще одну сигарету.
– Она делала аборт. Ты знал это? Нет.
Саймон уставился в стол, разделявший их.
– Я не знал. Я… я догадывался, что что-то…
– Ты удивляешь меня. Я и не подозревал, что ты способен ощущать душевные невзгоды своей семьи.
– Я вспоминаю… Я знаю, какой период ты имеешь в виду.
Цю преуспел, желая причинить Саймону боль, растревожить его, и теперь уже не следил за словами, не выбирал выражения. Саймон продолжал.
– Я помню, как скверно она выглядела. Как плохо, должно быть, ей пришлось. Я чувствовал себя таким беспомощным.
– Ты удивляешь меня, – повторил Цю.
– Потому что я люблю свою дочь? – Гнев Саймона прорвался наружу. – Ты-то как хороший китаец и примерный семьянин уж точно понимаешь меня? Я только хотел, чтобы она набралась смелости попросить меня о помощи.
Но Цю просто выпустил струю дыма в лицо Саймону и сказал:
– Все наши дела закончены. Я ничего не скажу тебе.
Они оба долго молчали, и, когда Саймон наконец опять заговорил, Цю вздрогнул.
– Ты прошел большой путь.
Цю слегка переменил положение ног и прикурил от окурка новую сигарету – уже третью.