— А я, — усмехнулся Краус, — воспользовался тревогами добрейшей миссис Маркс. Я знал, что прошлой ночью она будет вас поджидать, и заранее предложил свои услуги, если они вам понадобятся.
— Он оставил дверь незапертой для меня, — кратко сообщила Мартина.
— Никудышные из нас детективы, — мрачно промолвил Джефф. — Мы подозревали единственного невиновного члена группы.
— Будь справедлив, — запротестовала Дайна. — Мы подозревали всех.
— Становится поздно, — заметил Фрэнк Прайс. — Лучше уйти отсюда, пока не стемнело.
Эта ничем не примечательная фраза произвела странный эффект. Джефф прекратил усмехаться и с трудом поднялся на ноги. Остальные умолкли и, казалось, придвинулись ближе друг к другу.
Дайна посмотрела на единственного человека, который еще не произнес ни слова.
Отец Бенедетто, опустившись на колени, открыл одну из коробок. Кем бы он ни являлся еще, он, несомненно, был ученым. Дайна поняла это по тому, как он держал свиток, поднеся его к глазам и поворачивая из стороны в сторону, словно читал арамейский текст. Как будто почувствовав ее взгляд, священник почти с благоговением вернул свиток в коробку и поднялся, держа коробку в руке.
— Да, пора идти, — сказал Джефф, скользя глазами по лицам присутствующих. — Но сначала ответьте, что вы — случайные союзники — намерены делать со свитками?
— Мы союзники только в этом деле! — Мартина с ненавистью посмотрела на доктора Крауса. — Мне не нравятся союзники. Предпочитаю работать одна.
— Очень на тебя похоже, — холодно заметил Рене.
Мартина перенесла свирепый взгляд на него, но он остался невозмутим.
То, что произошло потом, выглядело почти антикульминацией. Дайна и не подозревала, что катаклизм может быть столь тихим. Перепалка между Рене и Мартиной отвлекла Джеффа, как и было задумано; фигуры участников «толпы» образовали нечто вроде ширмы, за которой отец Бенедетто спокойно шагнул к выходу из пещеры. Он протянул руку, и маленький блестящий предмет полетел в пространство. Падая, коробка открылась, но тут же исчезла из поля зрения вместе с содержимым.
Джефф схватил священника за руку, прежде чем тот успел ее опустить, но было уже поздно. Внизу послышался грохот падающих камней, отозвавшийся глухим эхом.
Несколько секунд никто не шевелился. Казалось, все перестали даже дышать. Потом послышался вздох Дрогена.
— Жаль, — произнес он голосом, особо натренированным с целью трогать сердца. — Но это было необходимо.
Джефф повернулся к остальным. На фоне залитого солнцем входа в пещеру он выглядел всего лишь темным силуэтом, но было заметно, как его тело содрогается от гнева.
— Союзники, — тихо произнес он. — Сошлись только в одном — уничтожить. Никто из вас не знал, что содержит этот документ. Этого не зал даже Лейард, а то немногое, что ему было известно, исчезло навсегда вместе со свитком. И это хорошо, не так ли? Хорошо для вас и для ваших осторожных трусливых хозяев. Если вы не знаете, что это из себя представляет, лучше от него избавиться, так безопаснее. Правда — единственное, чего не в состоянии вынести никакое правительство. Поэтому веками происходит одна и та же мерзость: те, у кого есть власть, решают, что может быть дано знать всем людям, и скрывают все, что способно смутить их жалкие, ничтожные умы.
Отец Бенедетто, который стоял у стены, закрыв лицо рукой, поднял взгляд.
— Вы не правы, друг мой, — спокойно сказал он. — Не правительство не может вынести правду, а человечество. Не думайте, что я пытаюсь оправдаться. Больше у меня в жизни не будет ни одной спокойной ночи. Но пока люди не научатся принимать факт только как факт, а не как повод для мятежей и погромов, подобное неизбежно. Вы ведь знаете — правда бывает разная.
Священник не смотрел на Дайну, но она узнала эхо того, что он уже говорил раньше в Дамаске. Тогда она согласилась с ним. Теперь, несмотря на испытываемый ею гнев, — не столько за себя, сколько за Джеффа, — Дайна ощущала невольную симпатию к человеку, чье искаженное лицо свидетельствовало о душевном конфликте, который скрывался за его поступком. Она понимала его дилемму: столкнувшись с выбором между двумя образами действий, для него почти в равной мере грешными, он не мог сделать ничего, чтобы остаться в мире с самим собой.
Джефф обернулся к священнику.
— Любой человек, кто повинуется велениям своей совести, вызывает у меня уважение, отец, — сказал он. — Я восхищаюсь вашим мужеством, но не согласен с вашими принципами.
— Вы молоды, — печально промолвил священник. — Чудесно, когда душу не разрывают сомнения. Я завидую вам.
Он повернулся, двигаясь медленно, как глубокий старик, и, ухватившись за веревку, полез вверх. Дайна подошла к Джеффу.
— Я тоже молода, — сказала она, чувствуя, насколько неубедительно звучат ее слова, но Джефф понял, что она имела в виду.
Он обнял ее за плечи и отвел в сторону, покуда группа, которую они насмешливо именовали «толпой», молча пробиралась мимо них к выходу.
Солнце опустилось за линию холмов, и узкую расщелину наполнил пурпурный туман. На западе пламенеющий закат окрашивал горизонт в золотые, алые и розовые тона. На лиловом небе начали мерцать звезды. Это великолепное зрелище было недоступно обитателям городов.
Последний из группы, Фрэнк Прайс, немного задержался.
— В вашем состоянии лучше не карабкаться вверх, — сказал он, и в его чопорном педантичном голосе Дайне послышался намек на человеческое сочувствие. — Обвяжитесь веревкой, и мы вас подтянем. Разумеется, по очереди.
Возможно, Прайс улыбался — в сумерках Дайна плохо различала его черты. Не дожидаясь ответа, он повернулся и исчез в сумерках.
— Джефф, — обратилась Дайна к стоящему рядом с ней безмолвному воплощению страдания, — посмотри, что они оставили.
Рюкзак с его содержимым лежал на полу. В глубине пещеры чернело мертвое тело Картрайта.
Джефф обернулся, но ни то ни другое зрелище не произвели на него впечатления.
— Кажется, я сейчас сяду и заплачу, — сказал он.
— Но они оставили другие свитки. Матфея, Марка...
— Луку и Иоанна? Можешь не сомневаться, что в них нет ничего интересного, иначе эти дьяволы уничтожили бы и их.
— Интересного для кого? Ты сам начинаешь мыслить, как политикан. Эти свитки, вызывающие у тебя усмешку, на несколько лет сделают тебя звездой всемирной археологии.
— Типично женский подход, — заявил Джефф более нормальным голосом. — Всюду ищешь светлую сторону: у каждой тучи есть серебристая кайма.
— Могло быть куда хуже. Смотри на бублик, а не на дырку.
— Ненавижу все это.
— А я люблю тебя, — сказала Дайна, обнимая его.
— Ну, это уже кое-что, — великодушно признал Джефф.
Он снова погрузился в молчание, и Дайна мудро ожидала, пока завершится его борьба с самим собой. Не пора ли напомнить ему, что через несколько дней ей нужно уезжать в Германию? Если оперная труппа в Хильдесберге потеряет второе контральто за сезон, их там хватит коллективный апоплексический удар. Она не могла сыграть с ними подобную шутку, даже если работа теперь кажется просто долгом, а не сплошным экстазом. В конце концов, это всего на несколько месяцев. Как бы то ни было, сейчас лучше не затрагивать эту тему.
Сверху послышался нетерпеливый оклик. Голос Мартины.
Джефф пошевелился.
— О'кей, — сказал он. — Пошли.
Повесив рюкзак на плечо, Джефф начал обвязывать веревку вокруг талии Дайны.
— Мы идем! — крикнул он, отвечая на очередной вопль Мартины.
Так как Джефф с трудом двигал усталыми пальцами, Дайна успела бросить последний взгляд на западный горизонт. Краски из пламенеющих стали пастельными — бледно-розовыми и голубыми. Звезды усеивали небо паутиной мерцающих хрусталиков.
— Спорим, я знаю, куда мы отправимся завтра? — сказала она.
— Ну и куда?
— На дно этого ущелья — производить раскопки.
Джефф рассмеялся и крепко обнял ее.
Потом они начали подъем.