Жить вместе — это одно; мы это делаем: в каждом городе, в каждой деревне тысячи людей живут сообща — но какая между ними общность? Люди даже не знают своих соседей. Они живут в одном и том же небоскребе, — тысячи людей, — и так никогда и не знают, что живут в одном и том же доме. Это не общность, потому что между ними нет сопричастности. Это просто толпа, не сообщество. Поэтому я хотел бы заменить слово общество словом коммуна.
Общество держится на определенных основополагающих принципах. Вам придется их устранить, иначе общество не исчезнет. Первой и основной ячейкой общества была семья: если семья останется такой же, что и сейчас, общество не сможет исчезнуть, церковь не сможет исчезнуть; религия не сможет исчезнуть. Мы не сможем создать единый мир, единое человечество.
Семья психологически устарела. И она существовала не всегда; были времена, когда семьи не было, и люди жили племенами. Семья начала существовать в связи с возникновением частной собственности. Были люди, у которых было больше власти, и которым удавалось получить больше собственности, чем другим, и они хотели передать это детям. До того времени вопрос о семье не поднимался. Но как только в существование пришла частная собственность, мужчина стал очень собственнически относиться к женщине. Он обратил и женщину в своего рода собственность.
В индийских языках женщина буквально называется «собственностью». В Китае женщина была собственностью до такой степени, что, даже если муж убивал жену, против этого не было никакого закона. Не совершалось никакого преступления — вы абсолютно свободны уничтожить свою собственность. Вы можете сжечь мебель, сжечь дом… это не преступление, это ваш дом. Вы можете убить жену…
С возникновением частной собственности женщина тоже стала частной собственностью, и были изобретены все возможные стратегии, направленные на то, чтобы мужчина мог быть абсолютно уверен, что ребенок, родившийся у его жены, — действительно его ребенок.
Это действительно проблема: отец никогда не может быть абсолютно уверенным; знает только мать. Но отец создавал все возможные преграды к тому, чтобы женщина могла свободно передвигаться, чтобы она могла сталкиваться с другими мужчинами. Все возможности и все двери были закрыты.
Не случайность то, что только старые женщины ходят в ваши церкви и храмы, потому что веками это было единственное место, куда им разрешалось ходить. Женщине можно было ходить в церковь, потому что было прекрасно известно, что церковь защищает семью. Церковь прекрасно знает, что, как только не станет семьи, не станет и церкви. И церковь, конечно, — это последнее место, где могут случиться какие бы то ни было романтические встречи. Против этого были приняты все меры предосторожности. И одна из гарантий — священник должен был быть безбрачным, он безбрачен, он против секса, он против женщин, в разных религиях, в разных формах.
Джайнский монах не может касаться женщины; фактически, женщина не должна приближаться к джайнскому монаху даже на расстояние восемь футов. Буддистскому монаху не разрешается касаться женщины. Есть религии, которые не позволяют женщинам входить в свои религиозные места, или там ставят перегородки, чтобы их отделить. Мужчины занимают главную часть храма или мечети, женщинам отведен небольшой, но отделенный перегородкой уголок. Мужчины не могут даже их видеть; встретить кого-либо невозможно.
Многие религии, например, ислам, закрывали лица своих женщин. Лица мусульманских женщин стали бледными, потому что они никогда не видят солнечного света. Их лица закрыты, их тела закрыты, как только возможно. Женщина не должна получать образование, потому что образование дает людям всевозможные странные мысли. Люди начинают думать, люди начинают спорить…
Женщине не позволялось иметь оплачиваемую работу, потому что это означает независимость. И таким образом она была отрезана со всех возможных сторон, и по одной простой причине: чтобы мужчина мог быть уверен, что его сын — действительно его сын. Те, у кого было действительно много власти, — например, короли, — кастрировали слуг мужского пола, потому что они жили во дворце, работали и служили другим. Их приходилось кастрировать, иначе была опасность… И опасность была, потому что у каждого императора были сотни жен, многих из которых он никогда не видел. Естественно, они могли влюбиться в кого угодно. Но только кастрированные мужчины допускались во дворец, чтобы, даже если женщины влюблялись, они не могли создавать детей. Это было самое главное.
Семья должна исчезнуть и уступить место коммуне.
Коммуна подразумевает, что люди собирают всю свою Энергию, все деньги, все, что у них есть, в один резервуар, который позаботится о людях. Дети будут принадлежать коммуне, поэтому не будет речи об индивидуальном наследовании. И если сложить в один резервуар всю энергию, все деньги и все ресурсы, каждая коммуна может быть богатой, и каждая коммуна может наслаждаться жизнью в равной мере.
Как только индивидуальности начнут расти, и коммуны станут расти бок о бок, общество исчезнет, и с обществом исчезнут все беды, этим обществом созданные. Я приведу вам один пример.
Только в Китае две тысячи лет назад был совершен революционный шаг. Он состоял в том, что пациент платил доктору, только если оставался здоровым. Если пациент заболевал, доктору платить было не нужно. Это кажется очень странным. Мы платим доктору, когда больны, и он снова делает нас здоровыми. Но это опасно, потому что вы делаете доктора зависимым от своих болезней. Болезнь становится его заинтересованностью: чем больше людей болеет, тем больше он может зарабатывать. Он становится заинтересованным не в здоровье, а в болезни. Если все будут оставаться здоровыми, тогда доктор окажется единственным больным!
Китайцы выдвинули революционную, практичную идею того, что каждый человек платит своему доктору, пока остается здоровым. Доктор получает оплату каждый месяц. В обязанности доктора входит поддерживать людей в здоровом состоянии — и естественно, он это делает, потому что ему за это платят. Если человек заболевает, доктор теряет деньги. Когда возникают эпидемии, доктор разоряется.
Прямо сейчас ситуация противоположна. Я слышал одну историю.
Доктор пришел к Мулле Насреддину и сказал:
— Ты мне не заплатил, а я много раз приходил и напоминал тебе, что вылечил твоего ребенка от оспы, но ты не слушаешь.
— Это ты не слушаешь, — сказал Мулла, — но лучше послушай, иначе я обращусь в суд.
— Странно… — сказал доктор. — Я вылечил твоего ребенка.
— Да, я знаю, — сказал Мулла, — но кто распространил эпидемию по всему городу? Мой ребенок! Поэтому все деньги, которые ты на этом заработал, ты должен разделить со мной.
Он был прав. Его ребенок сделал огромную работу, и с того дня доктор никогда больше не приходил просить денег. Довод Муллы был правилен. Доктор хорошо заработал на эпидемии.
Но такая система совершенно неправильна. Коммуна должна платить доктору за то, чтобы он поддерживал в коммуне здоровье, и если кто-то в коммуне заболевает, доход доктора падает. Таким образом, дело доктора — здоровье, не болезнь. И вы можете увидеть различие: на Западе профессия доктора называется «медициной», что связано с болезнью. На Востоке она называется «Аюрведой», что означает «наука жизни» — не болезни. Основным делом доктора должно быть то, чтобы люди жили долго, чтобы люди были здоровыми, целыми, и платить ему нужно именно за это. И каждая коммуна может легко позволить себе иметь доктора, водопроводчика, инженера — все необходимые службы. Ответственность и забота об этом лежит на коммуне, и люди, служащие коммуне, должны сменяться, чтобы снова не возникал силовой центр.
Управляющий комитет коммуны должен постоянно меняться; каждый год должны приходить новые люди и уходить старые, чтобы ни в ком не вырабатывалось привыкания к власти. Власть — самый худший из наркотиков, вызывающий в людях привыкание; он должен даваться, но очень небольшими дозами и ненадолго. Пусть индивидуальность растет, и пусть растет коммуна.