Когда еврейские «революционеры» не имеют случая испытывать свои маузеры или бомбы на крестном ходу христиан «в черте оседлости», тогда они под Москвой, на велосипедной partie de plaisir забираются в сельскую церковь и распивают там «пейсахувку».
Не отстают и армянские священники. Бывая гражданскими начальниками, они также осуждали людей на смерть. Во главе же военных отрядов они шли с винтовкой и патронами, лично распоряжаясь избиением татарского населения. Правда, и самим татарам не очень нравилась идея Великой Армении. Они знали, что армянское царство грозит магометанам тяжким порабощением у вековых врагов. Но у татар не было «Дашнак— Цутюна», и защищались они беспорядочно. Армяне же кроме своей вооружённой милиции располагали двумя собственными эскадронами регулярной кавалерии — около 300 человек, и двумя батальонами пехоты — около 800 человек. Татарские отряды представляли дурно и чем попало вооружённые толпы. Армяне, наоборот, были прекрасно вооружены и снабжены.
Если ещё на днях социал-революционеры в Москве были огорчены известием, что на русской границе арестованы посланные им браунинги, маузеры, патроны и пулемёты; если в ноябре прошлого года по распоряжению «Интернационального Комитета» голландский анархист Корнелиссен, пользуясь бунтом на Черноморском флоте, «благополучно» доставил из Амстердама для кавказских революционных организаций несколько тысяч штук оружия и 2.000.000 патронов, то очевидно, что татарам нечего было тягаться с армянами.
Дальше мы расскажем подробнее, а теперь заметим вкратце, что на радость Англии «сознательное» восстание матросов и «героизм» Шмидта были, вне сомнения, подарены нам ожидовелыми масонами.
События развивались широко. Как и в Москве, перед евреями на похоронах Баумана, так и на Кавказе, перед армянами законная власть стушевалась. Дотоле неведомый в летописях революции, ничтожный армянский притон стал образцом упразднения Русского Государства на Кавказе и заменой его, как выражались, «самоуправлением» населения. Само собой разумеется, что этот «зародыш Великой Армении» быстро погрузился в дикое взаимоистребление соперничающих племён.
Кавказские революционеры уже предвидели свою беду. В Александрополе был расположен один из старых боевых полков — Кабардинский. Им командовал мужественный воин, полковник Василий Николаевич Левицкий, ныне произведённый в генерал-майоры за отличие в той экспедиции. Вот почему железнодорожные «делегаты» порешили закрыть сообщение Александрополя с Тифлисом. Но полковник Левицкий — не генерал Фрезе, который у забастовочного комитета спрашивал разрешения на проезде. Не был В.Н. Левицкий и генералом Дурново, бездействием которого подготовлен московский мятеж. Одним, но вразумительным приказом по полку В.Н. Левицкий сохранил дорогу открытой, а самих «делегатов» заставил бежать.
Когда же появились известия о намерении революционеров пустить в дело террор, полковник обратился и к самым суровым мерам. Мужество — не только добродетель, но и охрана всех прочих.
Среди этих забот им отдан следующий приказ по полку:
«Сегодня я получил рапорт, из которого видно, что железнодорожные служащие при содействии граждан имеют намерение посягнуть на жизнь командира 80-го пехотного Кабардинского полка за то, что кабардинцы расстроили все планы злоумышленников.
Объявляя об этом по полку, сообщаю для руководства: если кто осмелится посягнуть не только на мою жизнь, но и каждого кабардинца, то пусть знают все, что все до последнего гражданина города Александрополя будут обезоружены и понесут жестокие наказания за малейшее сопротивление. Каждый будет без милосердия убит. Здания близь места покушения будут сравнены с землёй. Все дома, служащие для сборищ революционеров, будут уничтожены.
Пусть вовремя одумаются свободные граждане и примут меры для оберегания не только кабардинцев, но и каждого воина — верного слуги Царя и Отечества, потому что уже надоело жить среди смут и пора всех привести в законный порядок».
Этот повелительный образ действий производил тем большее впечатление, что дух Кабардинского полка был превосходный. Его начальник крепко хранил предания старой Кавказской армии. Он сам и его офицеры жили с солдатами в тесном нравственном единении. Революционная пропаганда не осмеливалась подойти к солдату, потому что малейшие попытки немедленно пресекались в корне.
Полк представлял гордую и несокрушимую силу, с которой ссориться было опасно.
Но полковник Левицкий действовал не одной силой или угрозами. Он доверял нравственному чувству своих и чужих. Так, в частности, он обратился с увещанием к железнодорожным рабочим, взывая к их патриотизму и здравому смыслу.