Последние события вызвали сильную реакцию со стороны нижних чинов, которые зачастую бьют и стреляют при малейшем подозрении. Нижние чины страшно озлоблены, особенно в л.-гв. Волынском полку, больше всех пострадавшем. Чуть не каждому безусому еврею (главный контингент боевиков P.P.S. состоит из них) грозит быть побитым или пристреленным. Тревожное настроение усиливается слухами о готовящемся избиении офицеров.
Тяжёлую картину представляют городовые города Варшавы, несущие постовую службу и рискующие каждую минуту быть убитыми. Вот они-то настоящие герои, во всяком случае, гораздо больше, чем господа боевики, убивающие сзади и удирающие во все лопатки. Восторгаются смелостью своих боевиков интеллигентные поляки, с удовольствием изображая в своих журналах всякие более или менее «грандиозные» убийства. Например, «бой между казаками и революционерами под Александровом», «нападение на поезд» и т.д. Причём революционеры всегда изображены героями, перед которыми пасуют москали.
Служат эти иллюстрации, очевидно, для возвышения духа польского народа.
Ещё маленькая подробность. Во время последнего массового убийства полицейских и нижних чинов боевики проявляли поразительное однообразие тактических приёмов: 1) действие тройками или пятёрками (см. «Бесы» Достоевского); 2) приближение к намеченной жертве в расстёгнутом пиджаке, помахивая, возможно непринуждённо, тросточкой в левой руке; 3) с подходом к намеченному вплотную обыкновенно сзади, моментальное вытаскивание из бокового кармана пиджака браунинга и выпускание нескольких пуль; 4) немедленное вкладывание браунинга в боковой карман и удирание зигзагами во все лопатки до следующего угла, а там — закуривание папироски и непринуждённое продолжение пути.
Варшава, 12 августа. Проверенное во многих случаях, положение торговцев тяжелее всякого отчаяния: они держат наготове деньги на случай появления грабителей; всякое сопротивление наказуется немедленной смертью. Прислуга в ресторанах, извозчики, мастеровые, мелкие рабочие и ремесленники остаются вовсе без работы или работают два-три дня в неделю, остальное же время уступают голодным товарищам. Улицы переполнены нищими, стон этих тёмных жертв революции покрывает всю Варшаву. Богатые автономисты и главные виновники положения, так называемые умеренные, которым необходим сейм и наместник польской королевской крови, теперь отдыхают за границей, бросив население в руки анархии. Самые строгие меры правительства не могут ухудшить жизни. Напротив, изучение положения на месте даёт право удостоверить, что при первых решительных шагах власти измученное и доведённое до крайности население само бросит своих вожаков и отделится от анархистов. Неслыханные грабежи и разбои прямо толкают поляков в сторону правительства за солдатские спины. Это нужно понять и использовать в государственных целях. Прежде всего необходимо отказаться, хотя бы временно, от политики надежд на братскую любовь поляков к нам. Нужно понять, что настоящее есть результат полувековой, настойчивой политической борьбы этих «братьев», воспитавших народ свой на ненависти, а не на любви к нам. Пора бросить осуждение русификаторской политики и посчитаться с живым настоящим. Глубокие корни партии «народувцев» — самые страшные враги русской государственности на этой окраине. Слепые и глухие этого не замечают.
Севастополь. Трагическая кончина адмирала Чухнина положила начало новому курсу в севастопольском военном мире и в местной жизни. После ряда бунтов, закончившихся феерией, устроенной покойным Шмидтом, наступило некоторое успокоение среди главной массы мятежников-матросов.
Следствие о мятеже с достаточной ясностью установило, во-первых, пренебрежение самыми элементарными правилами дисциплины; во-вторых, отсутствие какого бы то ни было связующего элемента между офицерами и матросами. Выходило так: матросы сами по себе, — офицеры сами по себе. Матрос устраивал свою жизнь так, как взбрело на ум. Он входил в тесное общение с любыми «освободителями» и начинял свой мозг разными прокламациями. «Освободители» же не только на воле, а и в самих казармах беспрепятственно агитировали, подстрекали, организовывали группы «сознательных», поручая им привлекать возможно большее число единомышленников.
Таким оригинальным режимом в особенности воспользовались члены «Бунда». Уже на первых порах после Шмидтовской эпопеи этот факт был настолько ясен, что генерал Меллер-Закомельский признавал необходимым как единственное средство предупреждения кровавых историй выселение евреев из пределов крепости.