«Ведь им одним принадлежит всё и вся. Евреи единственные аристократы мира и его призванные повелители!» (Биконсфильд).
С целью уяснить себе дерзновение этой фразы, представляющей, однако, лишь сущность того, что в целом ряде своих романов сперва туманно и лукаво, а затем открыто и систематически проводил названный испано-итальяно-английский еврей (придя с Востока, предки Биконсфильда Сефардимы, т.е. испанские евреи, после изгнания в XV столетии, частью бежали в Венецию, а затем — в Англию), обрезанный 6 дней от роду, а 13-ти лет крещённый, но всегда остававшийся евреем, перед смертью же совсем вернувшийся в иудейство, — необходимо, по крайней мере в нескольких словах, припомнить его политическую биографию. Как и его соплеменник Лассаль в Берлине, тоже, разумеется, «друг народа», подобно большинству еврейских карьеристов, д’Израэли дебютировал самым красным из радикалов, хотя это не мешало ему рабски втираться в аристократические гостиные Лондона и даже стать «законодателем покроя жилетов для джентльменов». Сжигаемый чисто еврейским властолюбием, он по первому дуновению ветра повернул в обратную сторону и, раболепствуя пред одним из влиятельных богачей Кента — Виндгамом Лэвисом, от одного из гнилых местечек «доброй старой Англии» проник в парламент как ставленник тори или, выражаясь по теперешнему, — «чёрной сотни»... Правда, он никогда не упускал случая пролить несколько крокодиловых слез об участи рабочих и меньшей братии вообще — ведь это так легко даёт «хорошую прессу» и так быстро привлекает сердце такого малого, хотя и злого, ребёнка, каким повсюду остаётся толпа!.. Но зато во имя заслуг, оказанных Израилем человечеству, он успел провести в депутаты Лионеля Ротшильда, куда вскоре же за королём банкиров последовали, конечно, Гольдшмит, Симон, Коган и разные другие евреи. При всяком удобном случае, выдвигая напоказ своё крещение, д’Израэли не затруднялся отождествлять христианство в его первобытной форме с еврейством. «Христианство, — по его словам — это иудаизм, насколько он доступен большинству, а всё таки иудаизм!» или «христианство — дополненный иудаизм либо ничто», иначе говоря, — христианство есть иудаизм, приноровленный к «низшему уровню язычников»...
Далее, в романе Конингсби, д’Израэли пишет: «Римский католицизм, должен быть почитаем, как единственная, доныне существующая еврейско-христианская церковь. Все другие из основанных апостолами церкви исчезли, одна римская стоит по-прежнему, и как бы ни были чрезмерны её вожделения на пути средних веков, не следует забывать о её первобытном характере, когда ещё не были утрачены ею благоухания рая». Итак, очевидно, что если Биконсфильд и признаёт какой-нибудь нравственный авторитет за папским престолом, то отнюдь не ради самого Рима, а ради отблеска Палестины, которого, впрочем, как утверждает он же, теперь и следов не осталось.
Однако, энтузиазм автора вскоре гаснет и уже в своём «Лотаре» Биконсфильд относится к католическому клиру весьма непочтительно, установленные им религиозные церемонии называются языческой переделкой истинного культа. Сообразно с этим, требуя сегодня свободы католикам как старшим сыновьям великой еврейской семьи, Биконсфильд завтра переходит на сторону англиканской церкви, действительной, по его новому уверению, наследницы иерусалимских преданий. Такой аргумент бьёт с особой меткостью в странах протестантских, как Англия, где Библия служит первой книгой для чтения детям, где юноши обучаются истории еврейского народа раньше, чем своей собственной, и где умственная атмосфера во всех классах общества пропитана иудаизмом. Для протестанта Иерусалим так же священен, как Рим для католика. Это обаяние Иерусалима, проходящее через все главные его романы, д’Израэли окрестил именем «азиатской тайны» (Asian mistery), а затем всемирно эксплуатировал эту «неразгаданную» тайну во славу своих единоплеменников. Отсюда не труден был переход и к положениям, что «всё сводится к расе, другой же истины не существует»» (All is race, there is no other truth), или что «идея paсы — величайшая истина, на которой основываются все остальные» (The great truth into which all truths merge). В «Конингсби», в «Жизни лорда Бентника», в «Общем предисловии» он то и дело возвращается к этой проблеме, упивается ею, кричит о ней. Для чего, спрашивается? Без сомнения, только для того, чтобы провозгласить верховенство евреев, как чистейшей из всех рас. Это, однако, уже само по себе противоречит всем данным еврейской истории, а с другой стороны не могло бы оправдать иудейского превосходства даже если бы оказалось верным, потому что самыми одарёнными являются именно народы наиболее смешанной крови, каковы, например, сами англичане и французы. Египетские фараоны, утверждает, тем не менее, д’Израэли, цари ассирийские, императоры римские, разбойники скандинавские, короли готские, наконец, святая инквизиция, последовательно клялись уничтожить избранный народ, но он не погиб. «Где же, — надменно восклицает он, — искать лучшего доказательства тому неумолимому естественному закону, что высшая раса никогда не может быть поглощена низшею?!»...