Он делает круглые глаза, однако отвечает:
— Я гонщик-раллист, состязался на европейских трассах. До этого занимался мотоциклетным спортом, был чемпионом Эстонии…
— Так что же вы мне раньше не сказали?… Вы же, выходит, сказка тысяча и одной ночи, почему я ничего не знаю о вас?
— Не знаете потому, что не хотите знать, — бурчит он в ответ, не улавливая моей издевки. — Ничего не хотите знать, кроме своих рисунков, кистей и карандашей. Пропавший горшок красок для вас важнее, чем человек, с которым вы решили поехать в Европу. Человек вас интересует только намалеванный на бумаге…
Я молча скрежещу зубами. Я уже дала себе слово, поклялась, что не стану сердиться на шофера. Тем более на спортсмена. Этот человек и в самом деле всего-навсего… шофер. Шофер — и больше ничего. И именно такой мне и нужен. Именно такой человек и именно такой рейс. Тупой и заурядный.
С Размиком я ни разу не ездила на машине. Размик, конечно же, и водить-то не умел. Он и не пытался получить права. Как и многое другое. Он избегал любой физической деятельности, которую можно было назвать спортом. Гулять было слишком спортивно. Плавать — тоже, особенно в холодной воде. Излишне спортивно распахивать в мастерской окна. И совсем уж грех — восхищаться телосложением какого-нибудь спортсмена. Восхищаться можно было только скульптурой. Разрешалось восхищаться также картинами и рисунками…
Но вот теперь этот когда-то нескладный соседский парень сидит передо мной в позе, которая получше даже поз Родена… Какое сочетание силы и гибкости! Его тело звучит красноречивей и восхищает больше, чем любая скульптура…
Время от времени он рассказывает мне о том, что зимой путешествовать на машине — сущее безумие, дороги паршивые, опасности на каждом шагу, денег в обрез. И я все больше недоумеваю — отчего он не отказывается от поездки? Неужели только оттого, что раз мужчина пообещал, он сделает? Чтобы доказать, какой он гордый, упрямый и крутой?
Нет, ни на один вопрос я не нахожу ответа. Даже на такой: согласится ли покупатель вернуть хотя бы часть моих рисунков. Как я и ожидала, четверть суммы, полученной родителями, уже ушла на оплату квартиры и возврат долгов. Отец с дрожащими губами обещал снова влезть в долги, — а там хоть в долговую тюрьму! Было странно, как прерывался голос у него, обычно такого самоуверенного. Я испуганно заверила, что покупатель, вероятно, вернет не больше половины картин. Сама я не очень-то и верила в это. Теперь придется оценивать каждый рисунок отдельно, торговаться из-за каждой работы. Это было бы мучительно…
И все же в путь я собиралась без колебаний.
… И вот одним прекрасным утром мы с соседским парнем оказываемся в одной машине.
К своему изумлению я нахожу в ней собственный рисунок еще детской поры. Карандашный портрет Андруса красуется на почетном месте — там, где обычно раскидывают ноги полуголые девицы из глянцевых журналов. Я вдруг с удивительной четкостью вспоминаю, при каких обстоятельствах я сделала этот портрет. Надоедливый парнишка доставал меня нудными разговорами о том, что ему хочется иметь какой-нибудь мой рисунок на память, что он должен будет переселиться в другой город, к тетке, поступать там в техникум и прочее, и прочее… Все это напоминало какой-то индийский фильм, оттого и запомнилось. Меня как раз опять кто-то оскорбил в тот день, пройдясь насчет моей долговязости. Или рано развившейся груди? или обидчивости? — меня оскорбляли при каждом удобном случае. Нытье соседского парнишки было последней каплей в ряду раздражителей этого дня, и, в конце концов, я истерически расхохоталась, так что у парнишки глаза расширились — ну точь-в-точь как у индийской красавицы, став неожиданно глубокими, укоризненными и странно мудрыми. Я подсознательно изобразила то, что увидела…
Я сунула тогда рисунок мальчишке, чтобы не выслушивать его нытье. Мне хотелось домой, в свою комнату. Но в этот рисунок я вложила свое отчаяние и тоску по счастью. Я не отдала бы рисунок, если бы поняла это. В фантастическом этом портрете уже было то, что сейчас заставляло меня тосковать по проданным картинам. Подросток Андрус… Что-то я вложила в него, какую-то странную тайну. Я хочу понять, я должна понять, я обязана понять…
— Отдайте мне этот рисунок! — тоскливо сказала я.
— Вот же он, у вас, — терпеливо улыбается Андрус. — Пристегните ремень.
— Он мне нужен насовсем… очень нужен… Приколите вместо него голую девку, как все нормальные шоферы, — настаиваю я, безнадежно путаясь в ремне безопасности.
— Значит я ненормальный шофер, — иронически откликается Андрус. — Скажите, у вас с ремнями всегда такие проблемы?