17
Надо признать, что идеал безграничной свободы личности у Милля всё-таки имеет положительное обоснование – в отличие от современных либералов, для которых «вседозволенность» стала самостоятельной ценностью. Мало того, это обоснование совершенно не имеет отношения ко всей рассудочно-юридической системе общества, проповедуемой Миллем. Оно замечательно непоследовательно – а потому и не сохранило ценности для учеников.
«Горькая истина в том, что, какие бы почести ни оказывались действительному или предполагаемому умственному превосходству, современный мир всё более идет к тому, чтобы сделать посредственность господствующей силой в человечестве. В древней истории, в средние века, и в убывающей степени в течение долгого перехода от феодального порядка к современности, личность была силой как таковая, и если она обладала или большими дарованиями, или высоким общественным положением – значительной силой. В настоящее время личность потеряна в толпе. <…> Теперь единственная сила, заслуживающая этого имени, есть сила людского множества – и правительств, стоящих на службе склонностей и инстинктов этого множества, …другое имя для которого – коллективная посредственность. И, что еще более ново, массы в наше время не заимствуют своих мнений у сановников Церкви и государства, у стоящих на виду вождей или из книг. Источником их мнений являются газеты, говорящие к ним или от их имени по случаю текущих событий – то есть люди, немногим отличающиеся от них самих. Я не жалуюсь на это. Я даже не думаю, что нечто лучшее, вообще говоря, может быть совместимо с нынешним состоянием человеческого ума. Но от этого признания правительство посредственностей не перестает быть посредственным правительством».
Искреннее и горькое чувство, с которым Милль это произносит, не знакомо либералу нашего времени. В качестве «человека массы» этот либерал вполне доволен существующим положением дел. Духовная нищета и умственная неполноценность демократической толпы его вполне устраивают, лишь бы «свобода неограниченного формообразования» оставалась нетронутой, лишь бы не затрагивалось право личности так отклоняться от всего общечеловеческого, как ей заблагорассудится. Мимоходом бросаемое Миллем: «у среднего человека посредственны не только умственные способности, но и склонности» ему совершенно чуждо… Современный Запад догматически и бездумно воспроизводит миллевскую проповедь личного своеобразия во что бы то ни стало, нимало не задумываясь о том, зачем это своеобразие ему нужно. Для Милля своеобразие, судя по всему, было не целью, а средством, хотя уверенность его в том, что «избыток личного своеобразия неизменно сопутствовал высокому развитию личности», и что «эксцентричность» как таковая является «противоядием против тирании общественного мнения», в наше время может только удивлять. 13 Из того, что личности прошлого были высокоразвиты и своеобразны, ничуть не следует, что своеобразие ведет к высокому развитию. Снег бел и холоден; значит ли это, что белизна охлаждает?..
18
Человек переходной эпохи, Милль всё еще ценил многое из того, что было отвергнуто последующими поколениями – высоко поднявшуюся самобытную личность, независимость и силу суждений, – хотя уже не видел причин, порождающих то, что было ему дорого в человеке. Его восхищение личностью непоследовательно и безосновательно в пределах утверждаемой им системы ценностей, что и показал современный либерализм, который относительно самобытности личности, силы суждения, вообще относительно общего уровня человека в «демократическом» обществе, никаких требований и оценок не имеет, поощряя – как я давно уже имел случай написать – «слепую свободу формообразования», свободу для пустых скорлупок… Предпочтения Милля были сформированы другой эпохой, т. е. были бессознательны и потому ценны. За вычетом этих предпочтений «радикальный либерализм» превращается в не осознающее себя догматическое учение, требующее некоторых отрицательных условий ради забытых положительных ценностей. Странно сказать и странно слышать: либерализм провозглашал-таки некоторые положительные ценности! Сегодня, когда требование «пустой свободы», свободы ради себя самой, звучит всё громче, в это трудно поверить. Ученики, как это всегда бывает, усвоили только то из произведений своего учителя (а глядя на современный Запад, нельзя не поверить, что Милль – его действительный духовный учитель, чья роль сравнима только с ролью Маркса – на Востоке), что было последовательно и систематично, т. е. мертво. Все иррациональные, но важнейшие его предпочтения были отвергнуты ради систематической, зато и легкой в усвоении, мишуры. Не случайно Конст. Леонтьев охотно и сочувственно ссылается на сочинения Милля в их критической по отношению к современному обществу части – именно той, которая не представляет никакой ценности для современного либерала, требующего свободы ради нее самой.