7
Отвергая религию, либерализм (не он один – он лишь делит это убеждение с другими ветвями человекобожия), однако, имеет свою догматическую антропологию, согласно которой человек – благ, не имеет в себе никакого внутреннего противоречия или повреждения, и на пути к добру и истине не знает других препятствий, кроме недостатка разума или воли. Христианство отвергается именно за его сомнение в благой природе человека, за ярмо, которое оно налагает на поврежденную грехом волю – в полной уверенности, что никакой трещины, никакого внутреннего разлома в человеке нет, и он – дайте только ему свободу – чего желает, того и достигает. Эта вера враждебна всем историческим очевидностям; этот оптимизм не оправдывается опытом последних столетий, когда личность наконец получила свободу распоряжаться собой – и еще мягко будет сказать, что построенное этой свободной личностью общество оказалось не вполне удачным. Надо признать, однако, что из всех утопических мировоззрений, порожденных XIX веком, только либеральная утопия сумела построить относительно жизнеспособное общество, способное к внутреннему развитию. Впрочем, провал социализма и национал-социализма (двух других утопий) мало что значит: в конце концов, они раньше вышли на поприще и раньше пришли к своему концу. Осуществление либеральной утопии началось позже, почти на глазах у ныне действующего поколения – и срок ее жизни еще не известен. На протяжении почти всего XX века разъедающее действие чистого либерализма, как он выражен у Милля, сдерживалось остатками прежних преданий и верований. Личности, готовые к решительному разрыву с прежней культурой, в течение большей части прошлого столетия уходили на службу к одной из разновидностей социализма, которого массы на Западе боялись как ярого, открытого врага религии и собственности. Социализму нужно было потерпеть решительную неудачу, чтобы его место – место общепринятой мифологии – сумело занять иное учение. Говоря о «общепринятой мифологии», я имею в виду мировоззрение, которое противопоставляет себя всем бывшим когда-либо религиям, говорит от имени «науки» и при этом в очень небольшой степени является «рациональным», обращаясь в основном к слепой вере, и об иррациональности которого лучше всего говорит его желание быть принятым в качестве «последней истины» о всех вещах видимых и невидимых. Таким были социализм, национал-социализм, таким становится на наших глазах либеральное мировоззрение. Может быть, вместо «мифа» следовало бы говорить о «полурелигии», о «безбожной религии», но это уподобление завело бы слишком далеко.
8
Когда в 1991 г. русская власть выбрала либерализм в качестве государственной идеи, она сделала худший выбор из всех возможных. Поколения русских интеллигентов привыкли смотреть на либерализм как на «учение о том, как жить хорошо и богато». Происхождение этой умственной аберрации несложно. Либеральная демократия была принята за причину богатства тех стран, которые ей издавна привержены, тогда как и богатство, и либеральная демократия – только следствия разнообразного и сложного прошлого этих государств, которое, кстати сказать, на наших глазах иссякает, уходит, давая место новым сочетаниям идей и сил. Либерализм не учит о том, как жить хорошо и богато: богатство, возможно, является только одним из частных последствий этого учения. Либерализм, в первую голову, учит о том, как освободить человека от ценностей, более того – как защитить человека от ценностей. Свободу совести он проповедует не затем, чтобы освободить совесть для выбора и добровольного подчинения, но для того, чтобы ей не пришлось больше выбирать и подчиняться. Либерализм провозглашает не свободу проповеди новых истин, но свободу от новых ли, старых ли истин вообще, если только полезность этих истин не доказывается повседневным опытом – и то с большой оговоркой. «Узкие умы всегда так смотрят на принятые ими истины, как будто никаких других истин в мире нет», жалуется Милль, забывая, что в человеческой деятельности и невозможно в каждое данное мгновение руководиться более, чем одной истиной – или же о всякой истине надо забыть вовсе и отдаться на волю соображениям «наибольшей выгоды». Конечно, путь «наибольшей выгоды» ведет к тому богатству и гражданскому спокойствию, о котором мечтают наши либералы, но в то же самое время это путь отказа от совести и всех высших ценностей – путь, который так несчастно выбрала «новая Россия».