«Свобода», по существу своему, требует беспрерывного расширения, приложения ко всё новым вещам. Вернее было бы даже говорить не о «свободе», но о «рассвобождении». Пафос рассвобождения – сугубо отрицательный; это пафос борьбы с уже существующим, с «запретами и ограничениями». Поскольку, как я упомянул уже, все культурные общества строились на заповедях (т. е. запретах), а не на «правах человека» – рассвобождение означает последовательную борьбу с остатками прежней культуры, в который усматривается – по настроению судящего – «расизм», «фашизм», «сексизм», «мачизм» и другие «измы».
14
«Половодью свободы», с его всеразрушающими последствиями, нужно противопоставить разделенно-ограниченную свободу, разную для разных общественных положений и занятий, но для всех ограниченную более узко, чем того требует безопасность или выгода ближнего. Никто не отрицает пользы свободы, я менее всего. Однако понимать ее можно, по меньшей мере, двояко: как свободу действий и свободу самоопределения. Свобода действий на избранном поприще, если это поприще не предосудительно и если эти действия не безнравственны и не преступны, необходима повсюду. Неограниченная же свобода самоопределения, да еще в условиях незрелости суждений и молчания совести, безусловно вредна. «Самоопределение личности» – это только прекрасное слово, за которым чаще всего стоит простое следование природным влечениям, ничего общего с «личностью», как вырабатываемым трудом и самоограничением единством, не имеющее. «Самоопределение» вообще имеет смысл лишь там, где есть самоограничение, отсев побуждений и целей, качественное разделение ценностей; словом, это вещь, более приличная Сократу, нежели кузнецу или повару. «Самоопределение повара» может выразиться и в приготовлении ядовитых кушаний, а кузнеца – в поджоге кузницы, что мы давно уже и наблюдаем…
2006
Заметки
[
←1
]
«Пропустите! Не мешайте!»
[
←2
]
Кроме неузнанного в свое время Конст. Леонтьева. Впрочем, Леонтьев, при всей его исключительной прозорливости, не разглядел как следует Дж. Ст. Милля, и даже с сочувствием о нем отзывался. Я никоим образом не упрекаю Леонтьева за недостаток предвидения, т. к. предлагаемая Миллем программа последнего и окончательного рассвобождения в то время должна была выглядеть просто игрой ума. Никто из современников не поверил бы в возможность практического ее приложения.
[
←3
]
«Необходима также защита, – говорит Милль, – против тирании господствующего мнения и чувства; против склонности общества навязывать, средствами отличными от гражданских наказаний, свои собственные понятия и образцы поведения тем, кто восстает против них; против склонности сковывать и, если удастся, пресекать развитие любой личности, не разделяющей господствующих обычаев…»