— Расскажите, почему вы обратились ко мне, Надя.
Надя поерзала на стуле. Опустила взгляд. Потом снова подняла глаза и сказала:
— Меня мучают жуткие кошмары.
У Нади другая прическа. Новая стрижка. Одета примерно так же, только толстовка теперь бордовая и с другим логотипом.
— Почему так трудно говорить о кошмарных снах? — спрашивает дружелюбный голос без лица.
Надя поворачивается к камере, смотрит прямо в объектив. Взгляд теплый, но несколько потерянный.
— Потому что я их не помню. Я никогда не могу их вспомнить.
— Но вы от них просыпаетесь?
— Они будят меня и исчезают. Я знаю, что они были. Но они уходят.
— А как вы понимаете, что эти сны были, Надя?
— После них я чувствую себя дерьмом. Как будто на мне уродливые шрамы.
— Вы можете сравнить это чувство с каким-нибудь другим?
Этот взгляд. Прямо в камеру. Как будто Рита Олен намеренно села с камерой так, чтобы снимать глаза пациентки, а потом анализировать выражение ее лица.
— Если честно, Рита, дорогая, — говорит Надя, — такое чувство, что обкакался.
Теперь безликий голос спрашивает:
— Что вы помните о своем супруге?
— О чем?
Надя, кажется, искренне удивлена. Сегодня на ней платье, прямое, простое. Голос продолжает:
— Микаэль из Швеции, ваш муж. Вы помните, где вы поженились?
— А, этот. В мэрии Львова, процедура заняла пару минут, после этого я его не видела.
— Что было дальше?
— То есть, я его видела. Когда садилась в самолет. А паспортный контроль в Арланде мы проходили вместе. И больше ни разу не виделись.
— Ни разу?
— Ни разу.
— Что произошло потом?
Надя замолкает, улыбается. В другой ситуации эту улыбку можно было бы назвать лучезарной. А сейчас Надя говорит:
— Я знаю, как вы стараетесь, Рита, дорогая. Продолжайте.
— Все-таки боюсь, что я не совсем понимаю, — произносит проникновенный голос. — Почему вы пришли сюда, Надя? Ко мне?
В этот раз на Наде белая футболка без логотипа. Она поднимает голову, смотрит в камеру ясным, хоть и слегка измученным взглядом.
— Вы знаете почему, — отвечает она и несколько раз сильно зажмуривается.
— Только вы меня не подпускаете. Как только я касаюсь самой соли, вы меня отталкиваете.
— Какой соли?
— Самого главного. Того, с чем я действительно могу вам помочь.
— Вы знаете, чего я хочу. Избавиться от кошмаров.
— Но мне к ним не подобраться, если я не буду знать причин, Надя. Приоткройтесь мне, Надя. Хотя бы чуть-чуть.
— Я пытаюсь…
— Нет.
— Что?
— Нет, вы не пытаетесь. Вы, как обычно, поворачиваетесь спиной к тому, что для вас тяжело, или перешагиваете трудности. Всегда можно отвернуться. Это самый легкий путь. Если вы хотите, чтобы я помогла вам по-настоящему — а не просто приходите поболтать, как за чашечкой кофе, — вы должны приоткрыть двери в самые жуткие комнаты.
— Они мне сказали, что вы все равно справитесь, Рита, дорогая.
— Я не знаю, кто такие «они». Но «они» ошибаются. Я не могу работать, не имея никаких вводных, Надя. Я психолог, а не волшебница. Я не читаю мысли и не знаю, кто вы и через что вам пришлось пройти. Могу догадываться — и я многое угадала за эти месяцы — но я не могу, как фокусник, вынуть кролика из шляпы…
Надя смеется. Сначала сдержанно и спокойно, а потом смех переходит в безудержный хохот, такое с ней в первый раз. Наконец невидимая Рита Олен тоже начинает смеяться, хоть и более приглушенно.
— Хочу кролика, — произносит наконец Надя с улыбкой.
— Будет вам кролик, Надя. Кролики очень плодовиты. Это медицинская загадка. Когда изучают вопросы бесплодия, часто обращаются к кроликам. Как такое может быть, что крольчиха беременеет, стоит только кролику взглянуть на нее? А вы когда-нибудь были беременны, Надя?
— Все было загублено еще раньше.
— Раньше?
— Расскажите лучше о кроликах, Рита, дорогая. Это так интересно.
— У кроликов так называемая индуцированная овуляция. Это значит, что овуляция у самки происходит только в момент спаривания, что увеличивает шансы оплодотворения. Не так давно ученые выяснили, что активный протеин для индуцированной овуляции содержится и в человеческой сперме. Если…