Простор и безмолвие необходимы, чтобы ум мог подняться над ограниченностью сознания, но как может ум, непрерывно действующий в сфере собственных интересов, быть безмолвным? Можно его дисциплинировать, контролировать, приводить в порядок, но все эти мучительные процедуры не сделают ум спокойным. Он просто станет тупым. Очевидно, что просто гнаться за идеалом безмолвного ума — бесполезно, ибо чем больше усилий вы прилагаете, тем более узким и вялым ум становится. Контроль в любой форме, как и подавление, создают только конфликт. Таким образом, контроль и внешняя дисциплина не дают результата, но в то же время жизнь без дисциплины не имеет никакой ценности.
Жизнь большинства из нас внешне дисциплинирована требованиями общества, семьи, нашими собственными страданиями, нашим собственным опытом, приспособлением к определенным идеологическим или принятым шаблонам, а эта форма дисциплины — самая губительная. Дисциплина должна быть без контроля, без подавления, без какого-либо страха. Как может придти такая дисциплина? Не бывает так, что сначала идет дисциплина, а потом свобода; свобода есть самое начало, а не конец. Понимание этой свободы, которая является свободой от приспособления к дисциплине, есть дисциплина сама по себе. Самый акт учения есть дисциплина (в конечном счете, основное значение слова «дисциплина» — учиться). Самый акт учения становится ясностью. Чтобы понять целостную структуру и природу контроля, подавления и потакания, требуется внимание. Вы не должны навязывать себе дисциплину для того, чтобы изучать это, но самый акт учения имеет в себе свою собственную дисциплину, в которой нет подавления.
Для того, чтобы отбросить авторитет (мы говорим о психологическом авторитете, но не об авторитете закона), авторитет всех религиозных организаций, традиций и опыта, человек должен понять, почему он обычно подчиняется, и должен действительно исследовать — это. А для того, чтобы изучить это, должна быть свобода от осуждения, оправдания, мнения или приятия. Принимать авторитет и в то же время исследовать его — невозможно. Чтобы изучить всю психологическую структуру авторитета, в нас самих должна быть свобода. Когда мы изучаем, мы отбрасываем полностью всю эту структуру. А когда мы отбрасываем, само это отбрасывание есть просветление ума, что, в свою очередь, является свободой от авторитета. Отрицать все, что принято считать ценным, например, внешнюю дисциплину, руководство, идеалы, — значит изучать их. Тогда самый акт изучения есть не только дисциплина, но также и отрицание ее. И само это отрицание представляет собой позитивное действие. Таким образом, мы отрицаем все то, что считалось важным, для того, чтобы достичь спокойствия ума. Итак, мы видим, что контроль — это не то средство, которое может привести к безмолвию. Ум не затихает также, если он занят каким-то объектом, который целиком его поглощает, так что он теряется в этом объекте. Нечто подобное происходит, когда ребенку дают интересную игрушку: он становится очень спокойным, но отберите игрушку — и он снова начинает шалить. У всех у нас имеются игрушки, которые нас поглощают, и мы думаем, что мы очень спокойны, но если человек посвятил себя определенному роду деятельности: научной, литературной или какой-либо еще, эта игрушка просто поглощает его, а в действительности он вовсе не спокоен.
Единственная тишина, которая нам известна, это тишина, когда прекращается шум, тишина, когда прекращается мысль. Но это не безмолвие. Безмолвие по сути своей нечто совершенно иное, равное красоте, равное любви. Такое безмолвие не есть продукт затихшего ума, это не продукт клеток мозга, которые поняли всю структуру и говорят: ради Бога, утихомирься. Тогда сами клетки мозга создают тишину, но это не безмолвие. Не возникает безмолвие и как результат внимания, в котором наблюдающий есть наблюдаемое. Здесь нет трения, диссонанса, но нет и безмолвия. Вы ждете, что я опишу вам это безмолвие, чтобы вы могли его сравнить, истолковать, унести с собой и похоронить. Оно не может быть описано. То, что может быть описано, есть известное, а свободу от известного бытие может обрести только тогда, когда каждый день умираешь для известного: для обид, для лести, для всех созданных тобою представлений, для всех твоих переживаний, умираешь каждый день так, что сами клетки мозга становятся свежими, молодыми, чистыми. Но эта чистота, эта свежесть, эти качества нежности и доброты сами по себе не порождают любви. Любовь не является свойством красоты или тишины.