Элиза продолжала массированное наступление, пока Патти не согласилась провести с ней лето в Миннеаполисе, после чего снова стала пропадать и потеряла всякий интерес к спорту. Большую часть этого жаркого лета Патти провела одна в снятом через третьи руки клоповнике в Динкитауне, жалея себя и чувствуя, как рушится ее самооценка. Она не понимала, почему Элиза была так одержима идеей совместной жизни: как правило, она возвращалась домой не раньше двух часов ночи или не возвращалась вовсе. Правда, она продолжала уговаривать Патти употребить что-нибудь новенькое, сходить на концерт или найти себе нового любовника, но Патти питала временное отвращение к сексу и постоянное — к наркотикам и сигаретному дыму. К тому же зарплаты за летнюю работу на кафедре физвоспитания едва ли хватало на покрытие ренты, а она не хотела, уподобляясь Элизе, просить родителей о денежных вливаниях. Поэтому Патти чувствовала себя все более и более несовершенной и одинокой.
— Почему мы дружим? — спросила она наконец, пока Элиза наводила марафет перед очередным выходом.
— Потому что ты потрясающая, ты красавица и мой самый любимый человек в мире, — ответила Элиза.
— Я спортсменка. Со мной скучно.
— Нет! Ты Патти Эмерсон, мы живем вместе, и это круто.
Ее слова переданы дословно — автору они врезались в память.
— Но мы ничего не делаем, — сказала Патти.
— А что бы ты хотела делать?
— Я думаю поехать к родителям на некоторое время.
— Что? Ты шутишь? Ты их не любишь! Ты должна остаться со мной.
— Но ты каждый вечер уходишь.
— Тогда давай займемся чем-нибудь вместе.
— Но ты же знаешь, что я не хочу заниматься такими вещами.
— Хорошо, тогда пойдем в кино. Можем пойти прямо сейчас. Что ты хочешь посмотреть? Хочешь посмотреть «Дни жатвы»?
Так началось очередное массированное наступление, продолжавшееся достаточно долго, чтобы перетянуть Патти через перевал лета и не дать ей сбежать. Во время этого — третьего по счету — медового месяца, изобиловавшего двойными сеансами в кино, вином с содовой и заезженными до дыр альбомами Blondie, Патти впервые услышала о музыканте Ричарде Каце.
— О боже, — стонала Элиза. — Кажется, я влюбилась. Кажется, я теперь буду хорошей девочкой. Он такой большой. Как будто на тебя падает нейтронная звезда. Как будто тебя стирают гигантским ластиком.
Гигантский ластик только что закончил Макалистер-колледж, устроился на работу в компанию, сносящую дома, и организовал панк-группу под названием «Травмы», в успехе которой Элиза не сомневалась. Единственным, что не вписывалось в ее идеальный образ Каца, был его выбор друзей.
— Он живет с каким-то зацикленным придурком, Уолтером, — рассказывала она. — Такой, знаешь, безумный фанат, но при этом весь из себя пуританин. Очень странно. Я сначала решила, что это менеджер Каца, но он оказался каким-то лузером. Я утром выхожу из комнаты Каца, а Уолтер сидит на кухне, ест фруктовый салат и читает «Нью-Йорк таймс». Знаешь, о чем он меня спросил? Видела ли я какие-нибудь хорошие пьесы в последнее время. Пьесы — это типа театр. Очень Странная Парочка. Познакомишься с Кацем — сама поймешь.
В конечном итоге некоторые обстоятельства оказались для автора более болезненными, чем дружба Уолтера и Ричарда. На первый взгляд они казались еще более странной парой, чем даже Патти с Элизой. Неизвестный гений из отдела расселения Макалистер-колледжа поселил душераздирающе ответственного провинциала из Миннесоты в одной комнате с замкнутым и ненадежным городским гитаристом из Йонкерса, склонным к различного рода зависимостям. Единственным их сходством, в котором мог быть уверен гений из отдела расселения, было то, что они оба получали пособие для малоимущих. Тонкий светлокожий Уолтер был выше, чем Патти, но гораздо меньше смуглого широкоплечего Ричарда, в котором было шесть футов четыре дюйма роста. Ричард обладал сильным сходством (которое впоследствии отмечали многие, не только Патти) с ливийским диктатором Муаммаром эль-Каддафи. Те же черные волосы, те же смуглые рябые щеки, та же удовлетворенная улыбка властителя, осматривающего войска и пусковые установки.[26] Он выглядел на пятнадцать лет старше своего друга. Уолтер напоминал назойливого помощника тренера, какие иногда встречаются в школьных спортивных командах, — хилый мальчик, который во время игр стоит с папкой у края поля в пиджаке и галстуке. Игроки терпят его, потому что он хорошо разбирается в правилах. Это казалось одной из составляющих отношений между Ричардом и Уолтером: Ричард, во многих отношениях раздражительный и ненадежный человек, бесконечно серьезно относился к своей музыке, а Уолтер обладал необходимыми познаниями для того, чтобы ценить подобную музыку. Позже, когда Патти узнала их лучше, она поняла, что на самом деле они не так уж и различались — оба изо всех сил старались, пусть и по-разному, быть хорошими людьми.