– Давай вместе туда съездим! Мне надо все ему объяснить.
– Что объяснить?
– Что он должен дать мне шанс! Может он меня хотя бы выслушать?
– Уолтер не гей, – сказала Патти. – Ты это выдумала.
– О господи, он и тебя против меня настроил.
– Нет, – сказала Патти. – Это не так.
– Сейчас я приеду, и мы разработаем план действий.
– У меня утром экзамен по истории. Мне надо заниматься.
Далее Патти услышала, что Элиза уже полтора месяца не ходит на занятия, так как слишком увлеклась Ричардом. Он во всем виноват, она всем ради него пожертвовала, а теперь он ее бросил, а ей надо скрыть от родителей, что она запустила учебу, поэтому она сейчас приедет к Патти, пусть та никуда не уходит и ждет ее, потому что им надо придумать, как быть дальше.
– Я устала, – сказала Патти. – Мне надо заниматься, а потом я лягу спать.
– Черт, он вас обоих против меня настроил! Самых родных мне людей!
Патти удалось свернуть разговор, и она поспешила в библиотеку, где просидела до закрытия. Она была уверена, что Элиза ждет ее у выхода с сигаретой и планирует не давать ей уснуть до утра. Ей безумно не хотелось выполнять свои дружеские обязанности, но она сочла это своим долгом и почти разочаровалась, не встретив Элизу по пути в общежитие. Она почти что решилась позвонить ей, но облегчение и усталость перевесили чувство вины.
Прошло три дня, от Элизы ничего не было слышно. Перед тем как уехать на рождественские каникулы, Патти позвонила ей, чтобы убедиться, что все в порядке, но та не взяла трубку. Она улетела в Уэстчестер, окутанная облаком вины и беспокойства, и с каждой безуспешной попыткой дозвониться до подруги с кухонного телефона это облако сгущалось. В сочельник она позвонила в мотель “Шепчущие сосны” в Хиббинге, штат Миннесота.
– Твой звонок – это лучший рождественский подарок! – воскликнул Уолтер.
– Ну спасибо. Вообще-то я хотела узнать, как дела у Элизы. Она как-то пропала.
– Тебе еще повезло, – заметил Уолтер. – Нам с Ричардом в конце концов пришлось выключить телефон.
– Когда?
– Два дня назад.
– Тогда я спокойна.
Патти долго болтала с Уолтером, отвечая на его бесчисленные вопросы и описывая безумную рождественскую жадность, охватившую ее сестер и брата, ежегодные унизительные семейные напоминания о том, как поздно она перестала верить в Санта-Клауса, странные сексуально-сортирные шуточки, которыми отец обменивался с ее средней сестрой, “жалобы” этой же сестры на то, какие легкие задания дают первокурсникам в Йеле, и внезапное решение матери пересмотреть свое решение двадцатилетней давности перестать праздновать Хануку и прочие еврейские праздники.
– А у тебя как дела? – спросила Патти спустя полчаса.
– Нормально, – ответил Уолтер. – Печем с мамой сладости. Ричард с отцом играют в шашки.
– Как мило. Жаль, что меня там нет.
– Мне тоже ужасно жаль. Пошли бы с тобой на снегоступах.
– Было бы здорово.
Было бы и правда здорово, и Патти уже не могла сказать, сделало ли Уолтера привлекательным присутствие Ричарда или же он привлекал сам по себе – своим умением создавать уют везде, где бы ни находился.
Ужасные новости от Элизы поступили рождественской ночью. Патти подошла к телефону в подвале, где в одиночестве смотрела матч НБА. Прежде чем она успела попросить прощения, Элиза сама извинилась за долгое молчание и рассказала, что ходила по докторам.
– Мне сказали, что у меня лейкемия.
– О господи!
– После Нового года начнется лечение. Я сказала только родителям. Никому не рассказывай. Особенно Ричарду. Поклянись, что никому не скажешь.
Облако вины и беспокойства пролилось бурей сожалений. Патти рыдала и спрашивала Элизу, уверена ли она, уверены ли доктора. Элиза объяснила, что всю осень чувствовала себя все более и более вяло, но не хотела никому жаловаться, потому что боялась, что Ричард бросит ее, если окажется, что у нее мононуклеоз[28], но в конечном итоге все же обратилась к врачу, и два дня назад ей поставили диагноз – лейкемия.
– Опасная разновидность?
– Они все опасны.
– Но есть шанс выздороветь?
– Есть вероятность, что лечение поможет, – сказала Элиза. – Через неделю я буду знать точнее.
– Я вернусь пораньше. Я побуду с тобой.
Но Элиза, как это ни удивительно, больше не хотела, чтобы Патти была с ней.
Кстати о Санта-Клаусе: автор считает, что родители не должны врать, но тем не менее случаи бывают разные. Можно соврать человеку и устроить ему сюрприз, соврать ради шутки, а можно соврать, чтобы выставить дураком того, кто тебе поверит. Однажды, будучи подростком, Патти так обиделась на насмешки над ее долгой верой в Санта-Клауса (она верила в него даже тогда, когда ее младшие сестры и брат уже перестали), что отказалась выходить к рождественскому ужину. Отец пришел к ней в комнату и очень серьезно заявил, что от нее скрывали правду, потому что восхищались ее невинностью, и они очень ценят в ней это качество. Это одновременно было и самыми желанными словами на свете, и очевидной чушью, поскольку все с очевидным удовольствием дразнили ее. Патти верила в то, что родительский долг – учить детей отличать реальное от вымышленного.
28