Криво улыбаюсь. Ждёт и любит, полагаю. А уж как моя матушка умеет любить...
Северные Ворота и дорога к Малым отрогам Ринневер,
дневная вахта
Очередной возница, к которому я обратился с просьбой подвезти меня до дома, столь поспешно убрался подальше, что заслужил особо заковыристое ругательство в спину. И почему Лунная Излучина так пугает людей? Из-за россказней о привидениях? Не так всё страшно, как говорят. И не только не страшно, а даже забавно. Но все трясутся и убегают прочь, когда упоминается местечко, рядом с которым расположено моё родовое поместье. Ладно, постою ещё немного: вдруг, найдётся смельчак? А не найдётся, пойду пешком. Не рассыплюсь. Только корзинка мешать будет.
Да, безлошадный я человек. И что? На кой ххаг мне лошадь? По причалам на ней скакать? Так копыта по мокрым камням ещё лучше скользят, чем подошвы сапог. А если упадёшь в воду, а тебя сверху ещё тяжёлой тушей придавит, что делать? Да и некуда мне верхом ездить: проще пешочком пробежаться по узеньким улочкам, срезая путь через садики и калитки. У danеke Тармы, конечно, лошади в хозяйстве есть. Так она на них и уехала к родственникам в поместье. А мне животное — только лишняя морока. С котом-то не знаю, как справиться... А когда нужно срочно попасть из одной точки города в другую, можно воспользоваться и искусственными способами: на этот случай у меня кое-что при себе всегда имеется...
Когда Каллас Ра-Дьен покинул кабинет ре-амитера, я скоренько закончил работу над протоколом и только потом позволил ярости и бессильной злобе выйти наружу.
Придумал, значит, мне наказание, изверг? И радуется, представляя мои будущие мучения. Ну ничего, ещё поквитаемся! Запорю тебе следующие переговоры, вот тогда посмотрим, как запоёшь! Даже не поймёшь, что я виноват. Хотя... Слишком давно мы знакомы. Так давно, что знаем друг друга, как облупленные орехи. И отсутствие явных свидетельств моей небрежности не помешает тебе установить наличие её самой. Как всегда. Нет, не буду нарочно вредничать. Просил меня повзрослеть? Попробую. Через силу, но попробую. Могущество, говоришь? Проку от этого могущества...
— Это тебе на Лунную Излучину надо?
Звонкий голос оторвал меня от размышлений. Звонкий, но какой-то резкий, что ли: как будто монетки друг о друга трутся и звякают.
— Да, мне.
Оборачиваюсь, рассчитывая увидеть кого угодно, только не пигалицу лет десяти от роду, которая насмешливо смотрит на меня снизу вверх.
Задорные светлые косички, торчащие в стороны. Россыпь веснушек вокруг курносого носика. И — неожиданно тёмные глаза, напомнившие мне ту, другую. Но если во взгляде хэса я нашёл только отчаяние, то эта девчонка смотрит на меня совсем иначе. С чувством собственного превосходства.
— Тогда идём!
— Куда?
— К моей повозке, конечно. Или передумал?
«К моей повозке»? Ну, ничего себе! Такая кроха, и уже допущена до управления лошадью? Впрочем, вполне возможно, что она здесь с отцом или с матерью, и просто хочет поразить незнакомца своей напускной важностью.
Нет, всё же одна: рядом с кособоким сооружением на колёсах, в которое запряжена сонная гнедая кобыла, никого больше нет.
— Залезай! — девчонка ловко устроилась на передке телеги. — Ну, чего медлишь? Аль брезгуешь?
С чего это мне брезговать? Ехать всё лучше, чем тащиться по раскалённой солнцем дороге на своих двоих, да ещё с четырьмя на весу.
— И зверю дай воздуха глотнуть, а то он, поди, уж запарился! — советует малолетняя возница, пока я пристраиваю корзинку у края телеги.
— Зверю? А-а-а...
И как она углядела? Снимаю с корзинки платок, которым был завязан верх, и встречаюсь взглядом с укоризненными жёлтыми блюдцами.
— Мр-р-р-р-р-х-х-х-х-х!
То ли Микис ругается, то ли выражает свою покорность судьбе в моём лице.
Да, пришлось взять кота с собой. А куда денешься? Daneke Тарма ещё не вернулась, слуг в доме нет — отпущены до возвращения хозяйки, и кто будет присматривать за котом? А спросят-то с меня! Поэтому прямо с Острова я поплёлся домой, вычистил корзину подходящего размера от ветхих останков прошлогодней зелени и водрузил туда кота. Кот не пожелал занимать предложенное место и вылез наружу. Я снова посадил его в корзину. Он снова вылез. Так могло продолжаться до самого вечера, но моё трогательно-отчаянное воззвание к кошачьей совести (сдобренное угрозами остаться без еды и одновременным обещанием свежей речной рыбы) возымело действие: Микис сделал вид, что согласился, и на одиннадцатый раз остался-таки в корзине. И теперь мне нужно будет с ним расплачиваться. Ладно, пойду к отцу на поклон: не обидит же он отказом единственного наследника?
Я всегда любил дороги. Особенно знакомые. Можно бесконечно смотреть на размеренную смену пейзажей, лениво проплывающих мимо. Смотреть и думать. О своём. Если попутчик не донимает расспросами.
— От беды, что ли, бежишь? — девчонка прищурила правый глаз.
Собственно, управлению своей лошадкой она вообще не уделяла внимания, предпочитая пялиться на меня, для чего с самого начала нашего совместного путешествия села вполоборота.
— С чего взяла?
— Смурной ты какой-то. Будто что случилось.
— Может, и случилось, тебе-то какая разница?
— Да никакой. Только за разговором время быстрей летит, неужто не замечал?
— За разговором... — хмыкаю. — И о чём поговорим?
— Да о чём хочешь. Вот ты, наверно, в центре города живёшь?
— Нет, в предместье.
— А почему? — искреннее недоумение.
— Там воздух вкуснее.
— Вкуснее? — недоверчиво тянет девчонка.
— Ну да. Легче и свежее. У причалов воздух горький. А в центре города — сухой и колючий.
— Правда? — напряжённая задумчивость на веснушчатом лице. — А как ты это узнаёшь?
— Никак, — пожимаю плечами. — Я это чувствую, и всё.
— А научить можешь?
— Нет. Я с этим родился.
— Здорово!
— Я так не думаю.
— Почему?
А и правда, почему? Потому, что возможность читать ароматы, как страницы книги, лишает меня свободы? Наверное. Тягостно засыпать и просыпаться только для того, чтобы СЛУЖИТЬ. И сколько лет уже живу с этим ощущением, а до сих пор не привык. Возможно, не привыкну никогда. Но что мне ответить любопытному ребёнку?
— Видишь ли... Каждому человеку боги при рождении дарят какую-нибудь способность. Кто-то видит зорче других, кто-то слышит тоньше. Разное бывает. Но подарки никогда не делают просто так.
— Как это? А когда в середину зимы ленту для волос подарят? Это тоже не просто так?
— Конечно, нет. Тебе прок очевиден. А тот, кто дарит, протаптывает тропинку между вашими сердцами. На будущее запас делает.
— Да-а-а? — щурится девчонка. — Хочешь сказать, дарители никогда не бывают бескорыстны?
— Никогда.
— Совсем-совсем?
— Совсем-совсем. И поэтому я предпочитаю платить за чужую доброту золотом. Сразу.
Наступает молчание, но недолгое. Тёмные глаза снова вспыхивают:
— Тогда... Если уж тебе что-то подарили, и ты знаешь, чем должен за подарок заплатить, почему бы не гонять его в хвост и в гриву?
Непонимающе хмурюсь:
— То есть?
— Ну, для своей выгоды чужим подарком вовсю пользоваться!
— Ты об этом... — перевожу взгляд на дорогу, медленно ползущую на нас. — А что за радость в такой выгоде?
— Ну, глупый!
Пигалица взмахивает руками, и вожжи, которые она не выпускает из тоненьких пальцев, хлопают по гнедому крупу. Кобыла поворачивает голову и смотрит на нас с такой укоризной, что я начинаю чувствовать себя виноватым. А девчонка не унимается:
— Это как взаймы у соседа лопату берёшь: всё равно отдавать надо, так кто мешает копать с утра до вечера?
— Ага. А если корову взял, то надо с неё приплода, как можно больше получить? А лошадь заездить, чтобы едва дышала?
— Ну... Это... — тёмный взгляд устремляется в небо.
Усмехаюсь:
— Всё с тобой ясно.
— Это что ясно-то? — обиженно сопит девчонка.
— С такой хваткой тебе надо караваны водить. Всех купцов за пояс заткнёшь!